Его голос разносится не только по галерее, но и эхом спускается в зал. Там обрываются разговоры. Лорды и леди, чье величавое пиршество так бестактно прервали, высказывают недовольство.

– Мой господин! – шипит дирижер, боясь повысить голос. Его от происходящего чуть удар не хватил. – Мой господин, это галерея для артистов. Для людей. Если вы пришли на пир, лестница…

Принц опускает лютню и пристально смотрит на дирижера. Я не могу разобрать его взгляд: в нем нет ни презрения, ни злости. Скорее легкое веселье. Но что бы ни прочитал в нем дирижер, бедняга замолкает на полуслове.

– Меня не пригласили на пир, – ровно произносит принц. – Но не переживай, мой друг. Я тоже часть сегодняшнего развлечения, хотя и выступлю гораздо позже. Пока же не обращайте на меня внимания. Продолжайте играть свои погребальные песни.

С этими словами он бросает лютню музыканту, у которого ее отобрал. На хмурый взгляд юноши принц отвечает ухмылкой, отчего тот вспыхивает и опускает голову. Склонившись над лютней, музыкант по мановению дирижерской палочки вновь начинает играть торжественную камерную мелодию.

В зале стихает недовольство. Гости успокаиваются и чинно продолжают трапезничать.

Принц скрещивает руки и тяжко вздыхает.

– Нечасто приходится бывать на столь утомительных аурелианских пирах, – говорит он уголком рта. – От празднеств я обычно ожидаю бурных танцев, потасовок, танцев-переходящих-в-потасовки, льющихся рекой напитков и гама, заглушающего этих ребят за работой, – указывает он пальцем на музыкантов.

Он со мной говорит? Наверное. После встречи в библиотеке принц воспринимает меня как свою… знакомую? Я не знаю, что ему ответить. Неужели никто здесь не осознает, кто он такой?

Принц смотрит в зал через занавеску. Стискивает челюсти и поджимает губы. Медленно втянув воздух через ноздри, откидывает голову назад. И, не глядя на меня, бросает:

– Прекрасно выглядишь сегодня.

– Что? – ошарашенно моргаю я. – Вы… Вы хотите сказать…

Он неопределенно машет рукой, все еще не смотря в мою сторону.

– Цвет. Тебе идет.

Жар опаляет щеки. Но прежде чем я успеваю придумать ответ, внизу резко хлопают в ладоши. Музыканты разом перестают играть, и в следующую секунду голос принцессы Эстрильды взлетает до потолка и эхом отскакивает от стен:

– Лорды и леди Аурелиса, почтенные собратья, подданные нашего прославленного и великого короля Лодирхала – да сиять ему как тысяча солнц! – сегодня в знак уважения и привязанности к вам, в особенности – к моему любимому дяде, я приготовила скромное развлечение.

Ну это она переборщила. Всем известно, что имя ее любви к королю Лодирхалу – корысть. Впрочем, именно ради нее в Рассветном дворе плетутся интриги и заключается большая часть союзов. Сомневаюсь, что Лодирхал принимает это близко к сердцу.

– Чтобы усладить ваши уши и взволновать воображение, – продолжает Эстрильда, – я дарю вам превосходное произведение человеческой поэзии. Историю любви, тоски и необратимой потери, исполненную моей Должницей.

Внизу слышится одобрительный шепот. Фейри любят, когда им читают.

От нервов у меня сводит желудок.

– Твой выход, – пихает меня локтем принц.

Я испуганно перевожу на него взгляд, но он по-прежнему не смотрит на меня. Нарочито не смотрит на меня.

– Ни пуха ни пера.

В устах человека эти слова были бы пожеланием удачи. От него же…

Я поднимаюсь, оправляю пышные юбки – если позориться, так с достоинством – и прижимаю книгу к бешено колотящемуся сердцу. Артисты почтительно расступаются, пропуская меня к концу галереи и маленькой лестнице, ведущей к месту выступления. Я бы предпочла читать поэму с галереи, скрытая от глаз высшего общества, но здесь такое недопустимо.