– Что тебе нужно, Райндхард? – бросил я, не глядя в сторону собеседника.

– Это с тобой каждую ночь так? Вот же жуть, – выдал он, не сдерживая детского восторга в голосе, и рассмеялся.

Я устало посмотрел на незваного гостя.

Райндхард беззаботно сидел на столе у окна, вальяжно запрокинув ноги. Облаченный во все черное, он сливался с темнотой, словно она была частью его сущности. Накинутый на голову капюшон частично скрывал коротко стриженные серые волосы. На идеально очерченном красивом лице самым гармоничным образом сочетались пухлые губы, ровный нос, острые скулы. Правая бровь была полностью черной, а левую разделяла на две части серая полоска. Словно там должен был быть шрам, который рассек бровь. Но шрама не было. В дополнение ко всему, в обрамлении черных ресниц сверкали глаза цвета расплавленного золота. Казалось, они могут сжечь, если смотреть слишком долго и пристально.

Внешность Райндхарда была смертоносно красивой. Примерно как вид с обрыва, где открывается самый восхитительный вид на фьорды: налюбоваться невозможно, но один неосторожный шаг – и ты мертв.

Он был богом искусств и вдохновения, хотя именно с этими направлениями ассоциировался меньше всего. Этот мужчина больше напоминал Евронимуса, темного повелителя пыточных камер в Царстве Мертвых, а не покровителя художников.

– Мне кажется или ты не слишком рад меня видеть, мой позабытый всеми принц? – наигранно обиженно спросил Райндхард.

Он бесшумно сполз со стола и направился в мою сторону, умудряясь каждым своим движением источать опасность не меньше, чем приставленный к горлу клинок.

Я ничего не ответил, старательно делая вид, что меня внезапно заинтересовал узор на стене. Я вообще старался говорить с ним как можно меньше, потому что любой диалог с Райндхардом напоминал ходьбу по прогнившим доскам над пропастью. Никогда не угадаешь, в какой момент ненадежная конструкция рухнет.

– Какой ты сегодня негостеприимный. Неужели дурные сны вымотали тебя так сильно, что ты напрочь забыл о любезности? – Его интонация была мягкой как бархат, но каждое слово резало не хуже опасной бритвы. – В таком случае, думаю, смена обстановки тебя взбодрит.

Он уселся в кресло рядом с кроватью с таким видом, будто это был трон.

– Уже? – не смог скрыть удивления я. – Мы ведь в этом городе всего один день и уже уезжаем?

Это было странно. Никогда прежде мы не останавливались в городе, где мне не нужно было бы выплачивать богу искусств долг по нарушенной мной сделке. Что же изменилось теперь?

– Да. Здешний климат мне не по вкусу. – Губы бога скривились в ухмылке, а лицо осталось мягким и беззаботным.

Но меня этим не провести. Он что-то задумал, и это что-то мне явно не понравится.

– Почему нельзя остаться здесь? – спросил я, не понимая, что на меня вдруг нашло. Спорить сейчас было такой же прекрасной идеей, как запихнуть руку в мешок со змеями. И погасший в глазах Райндхарда озорной огонек лишь подтвердил опасения.

– Потому что ты должник и ты делаешь то, что я скажу. А я говорю, что у нас смена локации.

Он швырнул мне небольшой конверт, скрепленный черной сургучной печатью.

– Ты кое-что задолжал мне, забытый принц. – Голос его, словно сладкий мед, лился тягучим потоком в кружку, наполненную лезвиями. – Еще шесть жизней. – Бог продемонстрировал мне шесть пальцев, затянутых в черные кожаные перчатки. – Слышишь? – он театрально приложил ладонь к уху, словно к чему-то прислушивался. – Тик-так, тик-так, тик-так. Это твое время на исходе.

Я сломал печать и развернул письмо. На пустом листе заплясали темные узоры, складываясь в буквы. Я прочел одно-единственное слово и удивленно посмотрел на бога. Он хищно улыбнулся в ответ.