Под потолком распластала крылья-плафоны белая люстра, со стены задумчиво взирала красотка, написанная маслом при царе Горохе, над ухом безмятежно тикали часы, за окном хмурилось утро и, кажется, по-прежнему мело. А тишину вдрызг разбивали странные звуки, будто дятел долбил твердым клювом кору. Лебедев протер глаза, не понимая, что за чертовщина его окружает, потом вспомнил вчерашний вечер, досадливо поморщился, дрожа от холода, оделся и поплелся на стук с мечтой о таблетке аспирина и стакане крепкого горячего чаю.

Необъяснимые звуки доносились снизу, куда уходила дубовая лестница. Спустившись, настырный гость оказался перед приоткрытой дверью, выпускавшей на волю раздражающую долбежку. Андрей Ильич просунул голову в дверной проем и громко поздоровался, превозмогая нестерпимую головную боль.

– Доброе утро! А вы, я вижу, уже на ногах? Тогда, может, подскажете, как мне выбраться отсюда?

– С добрым вас утром, Андрей Ильич! – приветливо улыбнулась молодая хозяйка, не прекращая стучать молоточком по круглому стержню с металлической каплей на конце, упиравшейся в медный лист. – А вы, как я вижу, не выспались? У вас, извините, помятый вид.

– Голова болит, – буркнул Лебедев. В кармане пиджака завибрировал мобильник. – Да?

– Здорово, Андрюха! Как ты, нормально? – Егоринский басок добродушно рокотал, уверенный в положительном ответе.

– Привет. Разберись, почему меня никто не встретил, – это первое. И второе – распорядись, чтобы за мной прислали машину по адресу… – он вопросительно посмотрел на хозяйку.

– Перепелкина, пять.

Столичный гость хмыкнул и отчетливо повторил адрес.

– Ответственность за выполнение берешь на себя, понял? Как ты это сделаешь, меня не касается. Но если снова будет сбой, приеду – откручу башку. Все!

– Андрей, что случилось? Почему…

Лебедев отключил сотовый и огляделся. Большая комната здорово смахивала на мастерскую, где хозяйничать мог бы мужик с золотыми руками, но никак не девица с прискоками – вылетевший в трубу театровед и новоиспеченный дизайнер. Здесь во всем – от верстака до аккуратно сложенных инструментов – чувствовался крепкий хозяин, из тех, кого когда-то звали кулаками: основательный, прижимистый, работящий.

– Это мастерская вашего деда?

– Моя. А вот с машиной вы, кажется, погорячились. В окошко смотрели?

– Одним глазом.

– Головную боль мы, конечно, цитрамоном снимем, но…

– Лучше аспирином.

– Но, боюсь, погоду нам не одолеть, – пренебрегла невежда поправкой знатока. – Замело по самые окна. Я слушала радио: прогноз неутешительный, снегопад обещают как минимум на два дня.

– Это шутка?

Она молча встала и направилась к двери, кивком велев следовать за собой. В холле сунула в руки ключ, деловито предложила:

– Откройте. Если сможете это сделать – вызову такси, пожелаю доброго пути, если за вами приедет водитель, на худой конец сама отвезу, куда надо. Выполню все что угодно, только попытайтесь самостоятельно выйти в эту дверь.

Чертовка знала, что говорила! Ключ повернулся легко, даже щель удалось расширить сантиметров до двух, а дальше – никак. Казалось, их не замело – замуровало, и, поняв бесполезность затеи, Лебедев сдался.

– Наверно, вы ночью созвали всех снегодуев? – коряво пошутил он, пытаясь скрыть растерянность и недовольство собой.

– Чтобы продлить счастье общения с вами? Не обольщайтесь, Андрей Ильич. Просто вы, москвичи, самонадеянный народ, иначе прежде чем сюда ехать, поинтересовались бы особенностью здешних мест. В наших краях март – гиблый месяц, иногда заметает так, что жизнь замирает на несколько дней. Неужели вас не предупредили об этом?