– Брак – это дело бракодела, – аппетитно уплетала она буженину, запивая сочное мясо душистым вином. – К тому же я жертва несчастной любви. В девятом классе втрескалась в Сашку из параллельного «Б», он мне даже руки целовал. А после «новогоднего огонька» переметнулся к Катьке Бедняшиной, представляете?! Правда, она кареглазая блондинка, я бы тоже не устояла, – выгородила изменщика «жертва». – Потом, уже на первом курсе влюбилась по уши сдуру. Очень красивый мальчик, но прохвост. Слава богу, поняла я это довольно быстро. Так что сердечные дела не по мне, – беззаботно призналась падчерица Афродиты и вкусно захрустела свежим огурцом. Она вообще все делала вкусно и легко. Шутя доставляла неприятности, без усилий вникала в чужую проблему, запросто выручала – все естественно, как дышала, ела или пила. Из нее вышел бы славный товарищ – верный, надежный, вечный. Любить, к сожалению, такую невозможно.

– Вы учились в Майске?

– В Москве.

– Подождите, попробую угадать вашу профессию. – Лебедев всмотрелся в разрумянившееся лицо, глаза по-прежнему скрывались дурацкими колесами. – Вы учительница, скорее всего, преподаете в младших классах, верно?

– Нет.

– По торговой части?

– Аналитик из вас никакой. Я – театровед.

– Кто?!

Аполлинария звонко рассмеялась:

– Никогда не задумывались, почему идут в критики? Чтобы по праву одергивать чужим талантам задранные носы, когда собственным Бог обделил. На мое счастье, у меня хватило ума довольно скоро понять, что кидаться на великана – смешно, на карлика – глупо, и я оставила эти подскоки и наскоки.

– А чем занимаетесь сейчас?

– Вернулась домой, сляпала дизайнерскую фирму. Не смотрите, что город маленький, у нас живет не бедный народ, – хитро улыбнулась она. – Знаете что, Андрей Ильич, давайте-ка я отправлю вас спать, вы наверняка хотите отдохнуть. Мне, если волю дать, так до рассвета времени будет мало. Идите за мной, – и не дожидаясь ответа, поднялась из-за стола.

Засыпая, Лебедев с удивлением отметил, что словоохотливая хозяйка не задала ни одного вопроса нечаянному гостю.

…Он не владел собственными ногами! Проклятые конечности не подчинялись мозгу, посылавшему команды «вперед» и «быстрее». Невесомые туфли из телячьей кожи пудовыми гирями тянули вниз, сужая шаги, растягивая драгоценные секунды в вечность, лишавшую надежды. Надо бы пулей мчаться наверх, а он полз червяком, от ступени к ступени, с ужасом содрогаясь от бессилия. На глаза давила кромешная тьма, и только там, куда гнало паникующее сердце, дрожало мутное световое пятно. Наконец он закончил пересчитывать собой заплеванные выступы и оказался на освещенном ровном полу, где по серой поверхности расплывалась багровая лужа. Бетонная плита змеилась трещинами, следила щербинами, заполняемыми красным, превращаясь из заурядного пола лестничной площадки в яркое абстрактное полотно. Он попытался сделать рывок к тому, что сложилось вдвое у обшарпанной стенки, и рухнул – мордой прямо в цементные оспины. Глаза заливал пот, руки тряслись унизительной дрожью, ног словно не было вовсе, пригвожденное к железобетону тело корчилось, точно насекомое под булавкой. А по красным трещинам скакал плюшевый лис, по-человечьи злобно ругаясь единственным словом и хищно лязгая при этом зубами. Утробное «тварь» и частый стук клыков друг о друга создавали дикую какофонию, рвущую барабанные перепонки. Наглый очеловеченный лис подбирался все ближе, норовя вцепиться в лицо. Разламывало виски, тяжело пульсировала кровь, пересохло во рту. Неимоверным усилием воли он поднял неподъемную руку, чтобы отогнать мерзкое животное и…