– Мистер Берг – это мой предшественник? – в дрогнувшем голосе Айриса слышу сомнение.

– Да. Вас он как-то беспокоит?

Прямота вопроса заставляет мужчину сначала растеряться, но потом облегчённо выдохнуть:

– Нет. Но мне бы хотелось узнать, по какой причине он покинул свой пост.

Удивляюсь ещё сильнее:

– Вам не сказали? Мистер Берг два месяца назад скончался от рака. Он жил с ним двадцать лет. Работа управляющим наполняла его жизнь все эти годы. Он до последнего отказывался уходить в отставку и вёл все дела сам. Его помощница сказала, что в день смерти он составил все месячные отчёты, навёл порядок в кабинете и подарил ей свою любимую ручку. Словно знал, что завтра для него уже не наступит, – останавливаюсь в задумчивости от внезапного осознания. – Мы были знакомы всю мою жизнь. Но я никогда не интересовалась им и тем, что он делает. Наверно поэтому отец поручил мне познакомиться с вами и познакомить вас со всем здесь. Чтобы я подумала… – замолкаю, чувствуя неловкость Каца, – над разными вещами. Теперь должно быть иначе.

Прочищаю горло и меняю тему:

– Пойдёмте, мистер Кац, нам наверх.

В полном молчании входим в центральное здание и по лестнице поднимаемся на второй этаж. Чтобы отвлечься, сканирую Эфириумом обеденный зал. Очевидно, мы приехали между пересменкой бригад, потому что людей ощущаю совсем немного.

Вымыв руки, проходим в просторное помещение. У раздачи никого, и заняты всего столов десять. Отлично. Берём, что нужно, и, здороваясь со встречными, проходим в пустующий конец зала. Спиной ощущаю всеобщий интерес к новому лицу. Моё же появление никого не удивляет, и это как-то досадно.

– Вы им уже нравитесь, – киваю на людей, сидящих за большим столом неподалёку.

– Почему вы так решили? – выгнув бровь, Айрис хмурится.

– Просто знаю. К тому же отец не приглашает работать в своё имение плохих людей. А в людях он разбирается лучше, чем в чём бы то ни было.

Мистер Кац неопределённо мычит, опустив глаза в тарелку. Ощущаю, как в нём расцветает знакомое чувство вины за неоправданные ожидания. И, кажется, я знаю, за какие именно:

– Мне тоже трудно общаться с людьми. Но если отец выбрал вас, значит, вы подходите ему на сто процентов.

– Спасибо, – управляющий благодарно улыбается, но задумчивость никуда не девается. – Признаться, я вас представлял иначе и беспокоился, что мы не поладим.

– Меня никогда не заботило, как я выгляжу в чужих глазах, поэтому я всегда вела себя, как хотела. За редким исключением. Но мне приятно осознавать, что кто-то считает меня лучше, чем обо мне говорят.

– Вы знаете, что о вас говорят?

– Конечно. Меня считают заносчивой ботанкой, горделивой богачкой и, вообще, крайне неприятной особой.

– Неприятной? – Кац искренне удивляется. – Отчего же?

– Потому что эрудиция, самоуважение и собственное мнение, коими я обладаю, не вписываются в рамки управляемого общества. Я не терплю ложь и лизоблюдство. А правду в лицо мало кто хочет слышать, – морщусь от воспоминания, когда за прямоту Маркус обозвал меня танком в пуленепробиваемой броне. Было обидно.

– Мой брат намного лучше ладит с окружающими.

– А где ваш брат? – управляющий оживляется и доедает второе блюдо с бо́льшим аппетитом, чем в начале обеда.

Я же бесцельно ковыряюсь в салате, чтобы чем-то занять руки.

– Не знаю. Где-то на плантациях. Отец отправил его контролировать сбор фруктов, но уверена, он занят чем-то другим. Для него руководить слишком скучно.

– Я полагал, вас с детства обучали править, управлять.

– Да, – оставляю салат и, скрестив руки на груди, откидываюсь на спинку стула, – Это были самые скучные лекции. Единственное, что я из них вынесла, это то, что сначала надо научиться жить в гармонии с собой и миром, потом научиться приносить ему пользу, и только после этого выражать намерение стать правителем. У меня провал по всем фронтам. Да и у Маркуса дела не лучше. Поэтому амбиций править хоть чем-то нет ни у него, ни у меня.