– Скорее жуть как одиноко, – ответил он, по-прежнему хмурясь, и это слово крохотной зубочисткой ткнуло ей в мякоть нутра, которую она не собиралась обнажать. – А родных нигде нет?

– Ну, есть тетка на Гавайях, но… – Что она творит? Зачем она ему рассказывает? Джейни в смятении осеклась. Потрясла головой: – Я не могу. Извините.

– Да мы же ничего и не сделали, – сказал он.

Джейни безошибочно разглядела волчью тень, скользнувшую по его лицу. В голове всплыла цитата из Шекспира – мать шептала это Джейни, когда в торговом центре они проходили мимо каких-нибудь юнцов: «А Кассий тощ, в глазах холодный блеск»[1]. Мать то и дело выдавала что-нибудь эдакое.

– В смысле, – промямлила Джейни, – я про это обычно не говорю. Не знаю, зачем вам рассказала. Ром виноват, наверное.

– А почему бы не рассказать?

Она глянула на него. Самой не верилось, что она ему открылась – что она поддается неоспоримым, надо признать, чарам этого бизнесмена из Хьюстона с обручальным кольцом на пальце.

– Ну, вы же…

– Что?

Чужой. Но это детский сад какой-то. Она ухватилась за первое же пришедшее на ум слово:

– Республиканец? – И весело рассмеялась – мол, пошутила. Может, он и не республиканец вовсе.

В его лице лесным пожаром вспыхнула досада.

– И что с того? Поэтому, значит, я филистер?

– Что? Да нет. Нет, конечно.

– Но думаете вы так. У вас прямо на лбу написано. – Он как-то весь подобрался. – Вы считаете, у нас нет чувств? – Восхищение ушло из карих глаз – теперь они сверлили Джейни с уязвленной яростью.

– Может, о карри поговорим?

– Вы считаете, у нас не разбиваются сердца, мы не рыдаем, когда рождаются наши дети, и не ищем свое место в мире?

– Ладно, ладно. Я поняла. Уколоть вас – и потечет кровь. – Он не отводил взгляда. – «Уколите нас – и разве не потечет кровь?»[2] Это из «Венецианского…»…

– Ты правда поняла, Шейлок? А то я что-то сомневаюсь.

– Ты кого Шейлоком обозвал?

– Ладно. Шейлок.

– Эй.

– Как скажешь, Шейлок.

– Эй!

Они оба уже ухмылялись.

– Итак. – Она покосилась на него. – Дети, а?

Он повел крупной розовой ладонью – отмахнулся от вопроса.

– И вообще, – прибавила она, – какая разница, что о чем я думаю?

– Еще какая разница.

– Да? Почему?

– Потому что вы умная, и вы человек, и вы сейчас здесь, и мы ведем этот разговор, – сказал он, с жаром подался к ней и легонько коснулся ее колена – по законам жанра должно было получиться грязно, но нет, не получилось. Внезапный трепет сотряс ее, обогнав волевой порыв этот самый трепет придушить.

Джейни оглядела развалины на тарелке.

Он, наверное, живет в особняке разновидности «замок для начинающих», у него трое детей, а жена играет в теннис.

Джейни, конечно, знавала таких мужчин, но еще никогда с ними не флиртовала – с этими членами загородных клубов, талантливыми по части продаж. И по части женщин. Однако ее в нем привлекало что-то другое – то, что выдавали взрывные эмоции, и быстрота взгляда, это ощущение, будто в голове у него мысли несутся со скоростью миллион миль в минуту.

– Слушайте, – сказал он. – Я завтра еду в природный парк Асы Райт. Хотите со мной?

– А что там?

Он нетерпеливо дрыгнул ногой.

– Там природный парк.

– Далеко это?

Он пожал плечами:

– Я мотоцикл арендую.

– Я не знаю.

– Ну, как хотите.

И он махнул бармену, чтоб тот принес чек. Джейни почувствовала, как его энергия лихо сворачивает в сторону, прочь от нее; нет уж, пусть вернется.

– Ладно, – сказала Джейни. – Почему нет?

Оказалось, ехать до парка не один час, но ее это не расстроило. Она крепко цеплялась за его спину и наслаждалась скоростью мотоцикла, любовалась цветущим пейзажем и россыпью хаотичных деревень, где новые бетонные дома и деревянные развалюхи подпирали друг друга и жестяные крыши сияли бок о бок на солнце. Добрались к полудню и в уютном молчании следом за экскурсоводом зашагали по тропическому лесу, хихикая над названиями птиц, в которые он тыкал пальцем: банановый певун и жиряк, бородатый звонарь и синешапочный момот, длиннохвостая кукушка и тиранн-лодкоклюв. К раннему ужину на просторной веранде бывшей усадьбы, где над кормушками, развешанными на крыльце, порхали тобагские амазилии – четыре, пять, шесть колибри плясали и стрекотали в воздухе, точно вызванные к жизни фокусником, – оба совершенно расслабились.