Более решающими, чем достижения разума в смысле сохранения жизни и угрозы жизни является непосредственное влияние порабощенной удовольствием воли самосохранения на судьбы народов.…

Порабощенная удовольствием воля самосохранения не предлагает сохранению народа никакого облегчения, она, наоборот, усложняет его всегда и всюду. Она напрягает разум с его силой мышления и суждения, с внимательностью и памятью, восприятием, силой действия, чувства, даже волей к избирательному слиянию и волей материнства и, таким образом, из большинства людей делает непригодных для сохранения народа. Эта воля особенно отразилась на формировании истории, потому что она слишком легко распознала принудительное управление народами или людьми как источник удовольствия. Насильственное правление является значительным признаком всей истории, созданной этой глупой волей. Для нее речь не идет о сохранении своего народа. Ее воля к власти не придерживается границ свободы народов или отдельных людей. Она (воля к власти) быстро осознает, что насилие является самым удобным и легким способом правления народом и побежденными людьми. Ее не заботит то, что этот способ творить историю является самым бездушным, аморальным и убийственным для людей. Эта измененная до жажды власти воля к силе не придерживается, конечно, и права, она сочетается с произволом. Но поскольку произволу не хватает надежности, то он убивает души не только тех, кто им пользуется, и тех, кто его терпит, но и требует предпосылки для всего опыта людей, постепенно убивая все сферы жизни и опыта. Жажда власти означает угрозу жизни для других народов.

Поскольку такая жажда власти благодаря несовершенству большинства людей очень часто встречается у правителей и, как правило, у властьимущих, то для людей недостаточно сохраняться как животные и растения. Если они не расширят силу, которая жажду власти может побороть, то будут они уничтожены.

Животные защищаются только от смертельной опасности, они не переживают трансформации воли самосохранения, они могут довольствоваться ею, чтобы сохраниться среди прочих зверей. Это ни в коем случае не возможно для людей, их вытеснят жадные до власти народы или уничтожат, если целью их формирования истории не является увеличение власти, которая уничтожает такое желание врагов или препятствует полному успеху. Первые попытки сохранения через расширения власти показывают даже животные, прежде всего те, кто образует государство. «Солдаты» у муравьиных народов являются зародышами такого расширения власти и делают возможным существование «истории» этих образующих государство насекомых. Поскольку воля самосохранения их врагов защищена от трансформации в жажду власти, то такие попытки весьма невелики. У людских народов такой этап расширения власти недостаточен. Власть облегчает получение удовольствия, поэтому воля к власти часто трансформируется. Потом она достигает его с помощью применения насилия и сохраняется насилием, а разум других народов узнает, что они могут погибнуть, если они с их стороны также не захватят власть.

История народов – это расширение власти с целью сохранения народа, то есть распространение власти, которое выходит за рамки цели, – это насилие над другими народами и насилие над соотечественниками внутри одного народа. Расширение власти в данном случае не означает применение власти до произвольных границ, но до вполне определенных, точнее до нравственных границ, которые определяются по праву подходящими соотечественниками и другими народами. Они являются предпосылкой самосохранения народа среди других народов. Развитие власти, в котором доминирует только воля к сохранению народа, можно рассматривать как служение воли самосохранения народной души, если конечно она сама воли к власти не знает.