Что же Дамир ему такого сказал? Не запугал ли случайно?

— Тогда всего хорошего, — говорю я.

— И вам, — скупо отвечает.

Я выхожу из кабинета, прохожу вдоль коридора, где меня встречает Матвей.

— Ну что? Как все прошло? — подлетает ко мне.

— Да нормально все прошло, — отвечаю растерянно.

— Это что? Я могу посмотреть? — буквально вырывает у меня из рук документы, выписанные Андреем Родионовичем.

Пробегается по ним взглядом, а затем резко поднимается на меня голову.

— Подожди, и это все?

— Что тебя смущает опять? — одним глазком заглядываю в документы.

— А как же полное обследование? Как же томография, дополнительная диагностика, чтобы выявить причину нарушения памяти? Я же сказал Андрею, что случай сложный! Что можно вылечить одним походом к психотерапевту, я не пойму? — рычит Матвей от негодования. Злится чему-то до пара из ушей и зубовного скрежетания, пока читает рекомендации.

— Матвей, ты можешь говорить на полтона тише? Тебя же все слышат! — в неловкости озираюсь я по сторонам, замечая, что на нас косятся администраторы и посетители клиники.

Я беззвучно извиняюсь перед ними и вцепляюсь в руку Матвея, пытаясь увести его отсюда. А он с места не двигается. Еще и руку свою одергивает, отпихивает меня.

— Что-о-о? Еще и секс под запретом? На целый месяц!? Просто из-за того, что ты не помнишь две недели своей жизни? Это же смешно! А почему бы сразу на полгода не огранить? — бесится он уже, размахивая руками, а я смеюсь про себя, несмотря на всю абсурдность ситуации.

Все-таки стоит отдать должное Дамиру.

Уверена, это он надавил на Андрея Родионовича, чтобы тот указал в рекомендациях пункт, от которого Матвей по щелчку пальцев пришел в ярость.

Он же сейчас взорвется от злости!

— Господи, это же всего лишь месяц. Потерпишь. Зачем делать из этого целую трагедию? — вырываю из его рук листы и успокаивающе хлопаю муженька по плечу.

А ему что в лоб, что по лбу. Глаза навыкат. Раздухарился, аж весь вибрирует, словно оголенный провод под высоким напряжением.

— Нет, Катя. От близкого приятеля это нечто вроде плевка в лицо, — шипит Лукьянов, позеленев от злости. — Запрещать мне прикасаться к своей жене целый месяц... Да не верю я таким рекомендациям!

— Да глупости! Если врач так написал, не важно приятель он или нет, значит нужно следовать всем его предписаниям! Или ты сомневаешься в компетенции Андрея Родионовича?

Матвей смотрит на меня взбешенным глазами, затем переводит тягучий взгляд на кабинет, из которого я только что вышла.

— Стой здесь! — отрезает он в приказном порядке, после чего на полном ходу несется в кабинет Андрея Родионовича и без стука врывается внутрь.

В полнейшем спокойствии я выхожу на свежий воздух. Мне больше нечего бояться.

Стою на крыльце клиники. Опершись о перила, жду Матвея и сама изучаю рекомендации врача, из которых следует, что завтра в полдень мне необходимо явиться на прием к психотерапевту, практикующему в этой же клинике.

Ох, и не люблю я, когда кто-то копается в мозгах и пытается залезть под кожу, но так и быть, наведаюсь для галочки и к психотерапевту. Новый опыт, как-никак.

Минуты через три на крыльце показывается Матвей.

— Кать, извини меня. Андрей мне все объяснил. Я был не прав. Самое главное сейчас — это твой покой, — целует меня в висок. — Наверное, из-за всего случившегося у меня нервы стали ни к черту, — произносит он с понурой головой.

В нем говорит совесть или я с чем-то путаю ее — с желанием быть на шаг впереди.

— Еще бы! — хмыкаю я, не давая себе издать злорадный смешок. Он застревает в глотке и растворяется.

Лукьянов вымучивает вялую улыбку и, взяв меня за руку, ведет к машине.