А ведь я даже не думала о том, что могу довести его до крайней точки кипения. Мы одни в квартире, силовое преимущество на стороне Демидова, и я должна ему очень много денег по моим меркам.

Если он захочет что-то со мной сделать — я и пикнуть не успею.

— Назови меня больным ублюдком, но страх на твоем лице нереально заводит, — он придвигается еще ближе. — А молчание идет приятным бонусом. Что, Лесь, уже не такая смелая? Куда подевалась твоя язвительность? Не хочешь послать меня в задницу?

— Не хочу, — цежу с придыханием сквозь зубы.

— Боишься, что воспользуюсь предложением и зайду в твою?

Я отворачиваю голову, потому что это почти невыносимо — чувствовать его горячее дыхание на губах, но Демидов надавливает пальцами мне на скулы и возвращает мой взгляд на место. Мы смотрим друг другу в глаза.

— Молчишь, Злючка? Исчерпала весь запал, после того как приложила меня по яйцам?

— А ты еще раз хочешь? — едва выдавливаю из себя под таким давлением.

— Мазохизмом не страдаю, к твоему сведению. Так чего дерешься, Ле-ся? — он специально выговаривает мое имя по слогам. — Чем я тебе не угодил?

— Предпочитаю не иметь дел с богатенькими мажорами.

— И почему же?

— Потому что вы умеете только играть. Играть в жизнь, в отношения. Потребительски относитесь к девушкам, да и вообще к тем, кто ниже вас по социальной лестнице.

— Ты совсем не знаешь меня, а уже сделала какие-то глупые выводы. Богатенький мажор, говоришь? Да, я не скрываю, что у меня есть состоятельный отец, который мне помогает. Машина, квартира… Это скорее его извинения за отсутствие отца в моем детстве. А на остальное я зарабатываю сам.

— Неужели подрабатываешь курьером? — язвлю я.

— Стриптизером. Хочешь оценить мою шоу-программу?

Он по-прежнему говорит абсолютно серьезно, поэтому я не могу понять, правда ли это. Но в голове уже проскакивают фантазии о том, как Демидов под музыку лишает себя одежды, улыбаясь так нахально, как умеет только он.

— Воздержусь, — хриплю, потому что в горле пересохло. — Я и так должна тебе денег, нечего будет засовывать в трусы.

— А я тебе скидку сделаю. Стопроцентную. Запомни, крольчонок, смотреть можно, трогать — нет.

В одно резкое движение он снимает с себя футболку, и у меня перехватывает дыхание. Абсолютно гладкая загорелая кожа перед моими глазами заставляет подавиться слюной. У Демидова косой шрам, скорее всего от аппендицита, на прочерченных тренировками мышцах, и мне до горячей дрожи в кончиках пальцев хочется к нему прикоснуться.

— Поплыла, — довольно ухмыляется он, заметив противоречивую растерянность на моем лице. — Ради таких взглядов стоит упахиваться в зале.

— Ничего особ-бенного… — бубню я себе под нос, но он слышит.

— А так?

Алекс ловит мою ладонь и заставляет положить ее на твердый живот. Он накрывает ее своей огромной рукой и скользит вниз к дорожке коротких черных жестких волосков.

— Трогать же нельзя было, — практически пищу я, прослеживая, как моя ладонь опускается все ниже и ниже.

— С моего разрешения можно.

Я никак не могу отдернуть руку. Отчасти потому что Демидов удерживает ее своей, отчасти потому что…не хочу.

Алекс наклоняется к моей шее и осторожно касается губами ровно того места, где под кожей пульсирует от слишком частого биения сердца. Жалит языком, а потом целует так, что я бьюсь затылком об стену, запрокинув голову от удовольствия.

— Осторожнее, крольчонок, расшибешься же, — его свободная рука оказывается сзади, и пальцы зарываются в мои волосы. Немного тянут, подушечки массируют затылок.

Я сейчас как кошка, которая совсем недавно оставила на руке своего хозяина несколько кровавых царапин, а теперь ластится к нему, бодаясь лбом и перебирая лапками на месте.