Веля оживилась и подергала макет за рукав:

– За дело. Раздевайся.

Наворачивая круги по лагерю, я неизменно возвращалась к кострищу. Мухи суетились над по пояс голым макетом, стойкости которого позавидовали бы топовые манекенщицы. Силясь не засматриваться на рельефы соблазнительного тела, подошла и с видом врача на обходе спросила Вельзевулов:

– Удалось что-нибудь найти?

– Ума не приложу, что это за серийный номер, – Веля навела ультрафиолетовый фонарик на ребра Яна, и в свете проявились какие-то закорючки. – Зев, это АИНовский новодел?

– Ничего подобного, – отозвался Андрей, печатающий что-то на полупрозрачном коммуникаторе; он то и дело поглядывал на символы, светящиеся на коже, хмурился, наводил экран, чтобы отсканировать, но терпел неудачу. – Мне неизвестна эта языковая система, сестренка. Да и всей АКАШИ в придачу.

– Черт-те что. – Эвелина погасила фонарик и грубовато подхватила Яна под подбородок. Она повернула его голову и убрала с заушной косточки волосы. Осветила ультрафиолетом, и я, подойдя ближе, разглядела точку в центре окружности. – У старых моделей здесь значился логотип. После ряда реформ против монополий такую практику запретили. А это что за знак?

– Циркумпункт, – как будто разочаровавшись в сестре, ответил Андрей. – Это же символ Всесоздателя.

– Я не религиозна.

– Да и что с того! Архитекторы миров есть? Есть. Значит, и Вселенная спроектирована.

– Будет вам, – осадила я. – Но, если так подумать, «скромненький» символ они выбрали. АИН, как я понимаю, на многие запреты плевали с высокой колокольни.

– Агентство не маркирует макетов, руку на отсечение даю, – запальчиво покачал головой Зева. – По локоть в крови все вокруг них, но наши добродетели, наши аисты, никогда не запятнают честь связью с посредниками. Макетов им якобы предоставляют сердобольные меценаты. Чушь!

– На Земле аист – хищная птица, – напомнила я, и мне показалось, что я повторялась. – Что ж, получается, создатель макета – даже не сотрудник АИН. И как нам его искать?

Вельзевулы обменялись взглядами, и Веля, поджав на миг губы, предложила мне пройтись, приобняв за плечо. Мы забрались на возвышенность, откуда открывался вид на разбитое шоссе, уводящее к городку, где я впервые наткнулась на ребят. Вдали простирались гектары степей, выжженные кустики которых прижимались друг к другу, чтобы согреться в мерзлоту, прибиться к своим, разделить надежду на то, что мир снова станет прежним; на пастбища вернутся аналоги наших коров и коз, по отремонтированной дороге поедет транспорт, выцветшие билборды сменит реклама, изображающая счастливые лица здешних существ.

Глядя на запущенные просторы, поневоле вспоминала вторичку, которая оказалась заброшкой с натянутой на мертвую планету тканью моего наивного восприятия. Чтобы сбросить оковы иллюзии, мне стоило наткнуться на аномалию, ломающую безупречную картинку, намалеванную на стенках моего загона. Зеркальце, которое выпало из кармана ведомой на убой малолетки, напомнило, что жизнь, как ни крути, – велосипед на квадратных колесах. Либо изобретай новую форму, либо остерегайся крутых гор. Или спешься и шуруй пешком, пока не сотрешь ноги до кровавых мозолей – и никакой гарантии, что тебя не обгонят велосипедисты на квадратных колесах.

Эвелина приземлилась на спрессованную траву и, сорвав стебелек неизвестного растения, пожевала его край. Бычок, наш завуч, в те краткосрочные периоды, когда бросала курить, частенько грызла ручку, держа ее как сигарету. Повелительница мух была полна тайн.

– Что сделаешь первым делом, как мы отсюда выберемся? – спросила она. – Ты одна против всего мира, и у тебя даже нет суперспособностей. Бедняжка.