– И то верно, – согласилась гостья, стараясь не показывать охватившей её радости. – Не тот разговор, чтобы на ногах его вести. Присядем, почитаем сначала.

Она села на саке, оперлась спиной о подушку и подняв к лицу ладони, приступила к молитве. Читала она вдохновенно, всю душу свою вкладывая в обращение к Богу. Ведь она пришла к Мустафе с благородной целью и, кажется, вот-вот добьётся успеха.

– И-и-и!.. – затянула она по-старушечьи. – Уж я-то знаю, как несладко живётся одиноким, как же… как же… А мужчина без женщины совсем жить не может, да-а… И вдовицам, потерявшим свою опору и крепость, нелегко одним подымать на ноги детей. Ох, братец Мустафа, ты и сам знаешь, что я уже десять лет оплакиваю мужа своего ненаглядного, погибшего в японской войне. Хорошо ещё, что сыновья выросли послушными, любящими мать, стали настоящими джигитами. И кость у них крупная – в отца, упокой Господь его душу. Только и слышишь от них: «Мама, милая, что ещё надо сделать? Ты скажи, мы мигом!» М-да… Истинные богатыри.

Вспомнив, зачем она пришла, Таифе наклонилась к хозяину и спросила:

– Что-то детей твоих не видно?

Мустафа тяжело вздохнул и нехотя ответил:

– Младшие спят, старших дома нет, они при деле.

Таифе будто не расслышала его и продолжала как ни в чём не бывало:

– Во-от… У Шамсии муж тоже на войне пропал. Ни слуху, ни духу от Фатхуллы… В самом начале войны одно-единственное письмо от него пришло, и всё – Аллаху акбар![2] Да успокоится его душа в раю, да услышит он наши молитвы и поможет нам в своё время открыть ворота рая!.. А в соседнее Биккулово, говорили, вернулся было раненый солдат, воевавший вместе с Фатхуллой. Он и рассказал, что перед самым боем выдали им на двоих один котелок и одно ружьё, и погнали на вооружённых до зубов немцев. Снаряд взорвался прямо под их ногами. Биккуловского паренька от смерти солдатский котелок спас, а у Фатхуллы в руках только винтовка злополучная и была. Биккуловского беднягу откопали из-под земли с продырявленным котелком в руках, отвезли в госпиталь, где с того света чудом вернули. В том бою вообще мало кто выжил. Фатхулла, наверняка, погиб, иначе он числился бы в списке раненых и попал бы в госпиталь вместе с биккуловским парнем. После выздоровления этот паренёк наводил справки о Фатхулле, но так и не нашёл его следов. Значит, нет уже в живых бедного Фатхуллы. Ведь уже год прошёл после этого. Ты знаешь Шамсию, их дом тоже возле реки, только выше по течению. Родители её умерли от какого-то мора. Сама она молода, красива, трудолюбива, покладиста, не болтлива. Сам понимаешь, к такой видной молодухе не один и не два раза уже сватались, но без толку. Я и сама начала беспокоиться: уж не хоронит ли Шамсия заживо свою молодость и красоту? Но вот вчера она позвала меня на чай и во время беседы призналась: «Бабушка! Мне трудно одной! Мне уже тридцать лет, и никаких почти радостей я ещё не видела. Может, пошлём весточку Мустафе ага? Не возьмёт ли он меня в супружницы? Была бы ему верной подружкой и в горе и в радости. Ни к кому другому, кроме Мустафы, не лежит моё сердце, бабушка…» Да-а, братец, так и сказала, можешь мне верить. Зачем мне тебя обманывать-то? Теперь слово за тобой, Мустафа, – и старуха замолкла.

Долго молчание не могло продолжаться. Мустафе только-только перевалило за сорок, был он мужчиной представительным, сильным, здоровым, хозяйственным, словом, как в народе говорят, мужик хоть куда! Неудивительно, что многие молодушки на него заглядывались. Вот и Шамсия… Но ведь Мустафа решил не думать о втором браке! Дела-а-а… Что же делать? Думай, Мустафа, думай… Тебе решать. Тебе жить… До Шамсии охотников, действительно, было немало. Мустафа не с луны свалился, всё знал и видел. Всем сватам от ворот поворот дала Шамсия, проявила характер твёрдый и честь крепкую. Однако жизнь продолжается. Годы идут. Как ни старался Мустафа оберегать своё семейство от всех невзгод, понимал: детям нужна мать, ласка женская, материнская. Особенно трудно было объяснить смерть матери младшим детям – Ахметхану и Бибиджамал. Каждое утро они спрашивали своими чистыми невинными голосками: «А мама сегодня придёт домой?» От таких вопросов больно сжималось сердце и желтело лицо Мустафы.