И… она ведь так и не ответила на мое последнее сообщение. Может, пусть скажет мне лично? Черт, как какой-то пацан у подъезда в ожидании своей отличницы. Внутри неизведанное мною ранее сладкое томление, хоть стихи садись пиши.

– Кирилл, задержись, пожалуйста, на минуту, – слышу голос матери.

14. Глава 14.

Кирилл.

Не нравится мне ее любезный тон. Ох, как не нравится. Чую, мои мозги снова будут промыты и прополощены.

Может, снова в Питер перебраться? А что? Нава будет руководить салоном здесь, а я в северной столице. Как-то по белым ночам уже успел соскучиться.

– Кирилл, милый, присядь, пожалуйста, – просит мама.

Мы в кабинете отца. Он сидит за своим столом и, кажется, ему совсем нет дела до этого разговора. Это просто просьба матери – быть здесь, которой он не смог отказать.

Киваю ему в знак приветствия, и… понимания. Получаю зеркальные эмоции и жесты.

– Что-то случилось, мам? Вы решили вернуться обратно в Питер?

Господи, хоть бы это было так, хоть бы это было так. Никогда не мог грубить матери, даже, когда она выходила за рамки. Просто с детства отец вдолбил мне, что мама – это мама, какая бы противная и вредная она ни была. Только с каждым прожитым годом я начинаю терять терпение. Хочется раз и навсегда поставить родительницу на место.

Я уже вырос, мам. И сам могу за себя все решать.

Отец, кажется, читает мои мысли и медленно качает головой, чтобы и думать не смел грубить.

– Нет, меня и Москва устраивает. Тут нет таких пронизывающих ветров. Они очень вредят моей коже, кстати.

– Мне казалось, ты решила эту проблему зимовкой во Франции. Все уши прожужжала про нового первоклассного косметолога в Виши.

Отец откашливается и смиряет недовольным взглядом. Все детство мне было достаточно одного его строгого слова и взгляда исподлобья, чтобы я подобрался весь по струнке и начал маршировать. Пусть даже и под вальс.

– Ой, не такой уж он и первоклассный. Жулик алжирский, – отмахивается.

Иногда кажется, что мое чувство юмора я унаследовал от нее. Если убрать всю эту мишуру, в которой она куталась после замужества за влиятельным бизнесменом с немецкими корнями, то моя мать офигенная и простая женщина.

Зойку мне напоминает…

– Я хотела с тобой поговорить о другом, – делает паузу. Как одна моя знакомая коза. Взглядом пытается пробиться до сетчатки и чуть недовольно кривит подкаченные губы. – Мне тут сообщили, что ты не наигрался еще с той балериной.

– Ты взялась за старое, мам? – спрашиваю очень осторожно. Самого трясти начинает.

Помню, как узнал, что она приставила ко мне одного охранника, чтобы докладывал, чем я занимаюсь и на что трачу свое время. Это был, насколько я помню, первый и единственный раз, когда мы поругались. Через день я и перебрался в Москву. Мы не разговаривали несколько месяцев.

И вот она опять за старое.

– Зачем тебе вообще знать, с кем я развлекаюсь и провожу время? Я как-то фамилию нашу позорю? Обдолбаным по клубам езжу? Насилую официанток на заднем сиденье тачки? В кутузку попадаю за беспредел с полицией? Что, мама?

Перевожу дыхание. За секунду я разогнался до отметки в пятьсот километров в час. Даже не уверен, что есть такой мощный движок, а я смог. Трясет сильно, и уши закладывает от скорости.

– Я просто переживаю, как бы ты не притащил в дом кого-то по типу твоей балерины. Без рода и племени. Еще и беременную. Ты разве не понимаешь, что тебе нельзя, Кирилл. Мы – другие, – говорит на одном дыхании.

Сцепляю руки на груди, пытаюсь сдержать то пламя, которое поражает изнутри и рвется наружу, прожигает кости. Мне отчего-то неприятно стало… из-за Зои. Не потому что я не согласен с матерью, скорее наоборот, я понимаю, что ее слова верные. Просто, блядь, больно.