– Да знаю я, Оль, – с грустинкой в голосе прокряхтел отец. – Ни сегодня, ни завтра, ни через месяц. Просто, как последний дурак, я все надеюсь на чудо.

– На чудо? – переспросила мама. – А разве то, что Аська в школу пошла, не чудо?

Я прикоснулась к губам тыльной стороной ладони и надавила сильнее, чтобы ненароком не выдать своего присутствия за дверью грубым дыханием. Еще днем я хотела все бросить, отказаться от глупой затеи со школой и опять запереть себя в четырех стенах, а сейчас за спиной вновь вырастали крылья. Быть для кого-то чудом – вот она, лучшая мотивация не сдаваться!

– Мне кажется, ей там не понравилось…– Отец покачал головой. Я тоже.

– Два урока? Не рановато ли для выводов?

– Два, три – какая разница, Оль? Аська весь вечер сама не своя. Может, зря мы у нее на поводу пошли, а?

Я и не заметила, как стала раскачиваться на пятках – туда-сюда, туда-сюда. Сама же всю дорогу от школы до дома на любой из вопросов отца отвечала холодно и односложно, а теперь удивлялась его реакции.

– Захочет – расскажет. Передумает – вернется на самообучение. Лень, мы обещали не мешать ей, помнишь?

Я наконец смогла вдохнуть полной грудью и, напрочь позабыв о конспирации, снова заглянула в гостиную. Слава Богу, родителям было не до меня.

– Что, и поволноваться за дочь уже нельзя? – Отец накрыл мамины ладони своими, крепкими и надежными, а потом задрал голову и, столкнувшись с ней взглядом, улыбнулся. – Ладно, давай свой борщ!

И тут я вздрогнула. Отшатнувшись от двери, мигом вернулась в реальность. До чего я дошла?! Стояла здесь и подслушивала собственных родителей, как какая-то Скворцова своего отчима! Мало того, что я ровным счетом ничего нового не узнала, так еще и хлеба не нарезала! С размаху заехав себе по лбу, я поспешила на кухню. Боялась, что родители поймут, чем я тут занималась, а потому неслась со всех ног. Из хлебницы схватила буханку «Дарницкого» и, сгорая со стыда, принялась оперативно ее нарезать. Выходило не очень.

– Дочка, у тебя все хорошо? – Застыв на пороге, отец перевел встревоженный взгляд с меня, запыхавшейся и взволнованной, на корявые куски черного хлеба в тарелке, а затем обратно.

– Да, пап, – улыбнулась я и снова поднесла нож к буханке, но тот предательски дрожал в моей руке.

– Ася, давай-ка я сам, а ты пока ложки достань, что ли.

Но и с приборами у меня не задалось: вместо выдвижного шкафчика под столешницей я зачем-то полезла на полку с мукой.

– Ась? – тут уже вмешалась мама. – Что с тобой? Неважно себя чувствуешь?

Ну да! Угрызения совести за мой непомерно длинный и любопытный нос изводили меня сейчас ничуть не меньше дурацкой одышки и головокружения.

– Я всего лишь задумалась, простите.

– И о чем? – мастерски орудуя ножом, спросил папа, а мне ничего другого в голову не пришло, как ляпнуть:

– О школе, разумеется.

– Поделишься с нами своими размышлениями?

Мама достала ложки и вручила мне, чтобы я разложила их на обеденном столе.

– Даже не знаю… – пожала я плечами. – Странное послевкусие, если честно…

Что я несла?! Зачем?! Если хотела в маминых глазах остаться чудом, то должна была петь дифирамбы своему первому учебному дню, а не вот это все.

– А если чуть подробнее? – тут же уточнил папа.

И что мне оставалось? Признаться, что настолько увлеклась главным негодяем школы, что ни слова не запомнила с урока геометрии? Или, быть может, рассказать, как Леший пел о любви, а Варя строила из себя невинную овечку?

– Асю вызывает планета Земля, – покончив с хлебом, напомнил о себе отец и, приподняв крышку кастрюли, жадно втянул носом аромат свежесваренного борща. – Так что там со школой?