Так вот, Тверя выгнал мою штабную машину с территории автопарка, встал у решётчатых ворот, вылез, что-то протирает (гонит деловуху). Он, вообще, парень рукастый, почему и справедливо считался лучшим механиком-водителем в батальоне. В полку лучшим назывался Фаст из нашей седьмой роты, ему даже представление к медали «За боевые заслуги» выписали, но награды получили заместитель командира полка и полковой начальник штаба по прозвищу Онанист. Весь полк, построенный на плацу по столь торжественному поводу презрительно рассмеялся, когда они друг другу вешали медальки на грудь. Кто-то выкрикнул: «Почему Фасту не дали?!». Награждённому Онанисту пришлось оправдываться: «Мы отправили представление на Фаста, но подписали только нам»… Так вот. Но я считал лучшим Тверю. Я с ним ездил десятки раз, был в боестолкновениях. Он лучший.

Мы с Женькой подошли, открыли сзади десантные люки, покидали в «салон» автоматы. Стоим, ждём комбата. Он ещё успел домой сходить – военный городок из двух четырёхэтажек с малогабаритными квартирами для семей старших офицеров и общагой для лейтенантов, был тут же – на территории полка.

– Готовы? – спросил нас преувеличенно бодро.

– Да, товарищ полковник.

– Тогда поехали.

Из калитки автопарка вышел боец, в руках у него был аккуратный зелёный деревянный ящик.

– Стой, боец! – сразу тормознул его комбат. – Кто такой? Куда идёшь?

– Рядовой Петров, второй батальон. Иду в расположение.

– Что это у тебя? Открой!

Боец покорно откинул у ящика крышку – на матерчатой подстилке там покоились шесть ручных наступательных гранат РГД-5.

– О, то, что надо. Клади ящик в БМП, – кивнул комбат на раскрытый зев машины.

– Но, товарищ полковник! – взмолился боец.

– Скажешь комбату, я взял… Всё, свободен!

Конфисковав гранаты, погрузились: Тверя за рычаги, комбат с Женькой в башню, а я на место стрелка между механиком и командиром. Поехали.

«Буду спать», – решил я.

Ехали быстро. Я почти не бился головой в каске – дорога очень ровная, но уснуть не мог – промёрз до костей.

«Когда мы приедем?! С ума сойти от холода!».

Больше часа в пути. Заезжать в Садарак, на нашу базу, расположенную на территории разбитой школы, не стали – торопились. Промчались прямо по трассе в Армению. Миновали наш последний блок-пост у разгромленного винного завода и, не скрываясь, двинулись по дороге дальше. Через пять километров встали.

– Здесь, – мрачно произнёс комбат, наблюдая в перископ наведения.

У обочины слева располагалось длинное одноэтажное здание. Наверное, тоже бывшая школа. А может, раньше здесь было что-то другое, потому что забора никакого не было: дорога и здание у неё. Это был штаб местных сепаратистов. Боевиков, как мы их называли. Мы всех называли боевиками: и азербайджанцев, и армян – все они жаждали независимости и распада Союза. А мы, спецвойска КГБ, выполняли роль голубых касок по разграничению их межнационального конфликта, представляли здесь, в самой провинциальной дыре огромной и ещё целой страны, центральную власть, власть Москвы. Мы русские, и мы, как всегда, следили за порядком. Пытались следить. А Москва нам мешала. Если бы не Горбачёв и его приспешники, порядок бы был наведён, будьте уверены. Но тогда в Кремле думали о другом.

Комбат вздохнул:

– Пойду, вразумлю негодяев… Так, Фикс, сверим часы. Если не выйду через двадцать минут, не скажу, мол, всё нормально, разнесите всё там в хлам и уезжайте. Понятно?

– Понятно, товарищ полковник.

– Ну, ни пуха мне. Пошёл…

Я поразился тогда: какой он храбрый мужик, наш комбат Василий Иванович. Пошёл в логово, можно сказать, даже на смерть.