Со временем количество крепких напитков многократно увеличилось, и Фрол привык к постоянному чувству опьянения и кайфа – некоей алкогольной благодати… Ох, и возгордился он в тот момент! Возомнил, что нашел наконец-то свою контрольную дозу, ведь вопреки всему сумма пьяных дебошей осталась на прежнем уровне! Тогда-то и заключил он, что достиг совершенства, тогда-то и почудилось ему, что познал он суть человеческого существования! Почему-то вдруг решил, что беспокоиться не о чем и теперь до конца дней ему суждено наслаждаться в пьяной эйфории! Как говорят, размечтался глупо, расслабился…

Но, к сожалению, лет пятнадцать назад что-то стало происходить в его организме не так, как раньше. Что-то давило на него изнутри, чем-то он был сильно обеспокоен в душе. Частенько Фрола тревожило непонятное состояние головы, от которого хотелось выть и беситься, как одержимому. Обычно оно появлялось, когда Петька оставался без капли алкоголя длительное время – особенно тяжело ему становилось через неделю. Тогда он раздражался буквально по любому поводу и начинал тупо ненавидеть весь мир. Ему казалось, что все вокруг готовятся сделать для него какую-нибудь пакость, навредить. Хотят обмануть в чем-то! Выражение лиц людей буквально наводило на Петьку страх! Ему иногда представлялись сцены ужасной расправы над ним – физической или моральной. Он почти ощущал боль от несуществующих побоев и как будто слышал истошные вопли истязателей. Как же Фрол не любил такие разлуки со стаканчиком, с каким страхом он ожидал очередного сухого периода! Но ему все-таки приходилось расставаться с желанным напитком, и каждый раз по разным причинам…

Бывало, что, устав от пьянки, продолжавшейся порой несколько недель и сопровождавшейся ежедневным похмельным синдромом, синюшными губами и дрожанием рук, Фрол по-доброму и без скандалов сдавался в плен любимой супруге Маше – завязывал бухать на месяц-другой, обычно предусмотрительно скрываясь в те горькие моменты на даче в Подмосковье и полностью изолировав себя от цивилизации и дружков. Ведь Петька прекрасно знал, что отказать он никому не сможет, и приятели, искренне желая помочь ему из действительно добрых побуждений, всегда уговорят его поправить здоровье «хоть рюмочкой» или «чисто для сердца», а это неизменно приведет к очередному запою. Очень редко, но случалось, что у Фрола вдруг появлялось непримиримое отвращение к алкоголю и презрение к своим пьяным выкрутасам, правда, это происходило только после конкретных предупреждений участкового Сергеича, грозившего отправить Петьку на лечение в далекие и холодные районы России, или когда Фрол получал в очередной раз по репе от бугая-соседа по имени Барбос. На это прозвище тот не отзывался, потому как не знал о нем, поскольку Петька произносил его гневным шепотом и под одеялом, отлеживаясь после легких пинков под зад…

Омерзительное ощущение от трезвости действительно уже давно тревожило Фрола, а иногда даже пугало: отчего-то абсолютно пропадало желание жить и вообще что-либо делать, но настолько хотелось выпить, прям до оскомины, до спазмов в горле, что Петька в конце концов переставал спорить с собственной головой. В такие моменты он с горечью понимал, что только небольшая доза спиртного может вернуть его в более или менее приличное состояние. Казалось, эта трезвая тревога была похожа на какую-то нервозную тягу, напрочь ломающую сопротивление Фрола живительной влаге. Тяга была настолько неуловимой, настолько прозрачной, но в то же время такой мощной, что Петька ни разу не смог от нее решительно отмахнуться. А самое интересное, что ему почти никогда не удавалось засечь тот момент, когда он начинал пить. Обстоятельно размышляя и после однодневных загулов, и после многонедельных запоев, Фрол складывал, делил, вычитал и умножал события перед пьянкой, но никак не мог понять, что же такое с ним произошло! Почему же он, искренне поклявшись, и не только самому себе, полностью или хотя бы на время отказаться от спиртного, снова развязал?! В какие роковые секунды мозговой активности, эта дурацкая мысль тяпнуть рюмашку вдруг появилась в его абсолютно трезвой голове?!