– Уж лучше черного петуха. Какой он в вас бойкий, – ответил Доктор.

– Петуха? – растерялась крестная, но тут же затарахтера, чтобы Доктор передумать не успел. – Он задиристый да голосистый. Голосистей всех деревенских!.. – и выбежала ловить плату.

– Доктор…

Он присел ко мне на постель, улыбнулся одними губами.

– Доктор, а чудище где?

– Какое чудище?

– То, что Варю убило.

– Ты о ребеночке?

– Да ведь не было никакого ребеночка! Варя вся порванная лежала, а оно в животе шевелилось!

Я едва не закричала, когда Доктор ко мне наклонился подушку поправить.

– Когда мы вошли, никто уже не шевелился. И Варюша умерла, и младенец. Она его перед смертью на себя положила. Ты мельком глянула, вот и померещилось. Только знаешь что, Забавушка, у вас тут с этим, – он как-то развел руками, – строго, если ребенок без мужа. Я его сам похоронил, а всем сказал, что Варю в лесу волки застигли. И она, едва домой дошла, как умерла. Варе уже не поможешь, а тебе – зачем пересуды?

– Спасибо… – я смотрела на Доктора во все глаза, пытаясь понять, зачем он меня обманывает?

Тут вошла крестная с петухом. Доктор сунул его подмышку и вышел. Я села, провожая его взглядом в окно.

– Ах, какой петух… – всхлипнув, погоревала крестная. – Жар-птица, а не петух!

Но долго ей убиваться не пришлось – Доктор вышел за ворота и забросил «жар-птицу» назад во двор.

С того дня пошла я на поправку. Жить перебралась к себе в избушку. Работы навалилось много: и в поле, и по хозяйству – так что горевать времени не было. Да и в последние годы я очень мало видела Варюшку живой и того меньше – мертвой. По привычке зажигала перед окном свечечку, и чудилось мне, что жду я сестрицу. Откроется дверь, и войдет она живая, радостная, в шубе и желтом платье с оборками… Только без чудища в животе.

Так незаметно год прошел.

Ночью было снежно. Первый раз в году снег пошел и сразу метельный. С вечера земля была, точно кожа обветренная – черная да потресаканная, а к утру все изменилось. Раскинулась белая искристая равнина, по которой уже успели наследить ранние хозяйки да бездомные псы.

Вышла я на улицу дров захватить, чтоб просохнуть успели. Набрала полешек да к дому повернула. И вдруг ненароком поскользнулась – так со всего маху и шлепнулась в снег. Сидя в сугробе, принялась рассыпавшиеся дрова собирать, тут и замерла, аж дыхание в груди сперло: на снегу поблескивало колечко. Видно, когда падала, из-под снега его сковырнула. Взяла в руку. Красивое и, должно быть дорогое. Себе оставить? К чему оно мне, да и велико, все мои пальцы в нем болтаются. Продать? Наверно, денег на телушку хватит, буду жить богато… Но кто в деревне такую вещицу купит, у кото столько денег лишних найдется? И хозяин кольца объявиться может. Тут я решила показать колечко Ольге Петровне. Она многих господ знает, может, и видала на ком мою находку.

Оставив дрова в снегу лежать, зажала перстенек в кулак и побежала к барышне, на ходу мечтая: чужое брать грех, а если хозяин добр окажется, может полтину дать, а может и целковый… Хватит ситцу на платье набрать, башмаки купить и на ленты останется.

Примчалась в барский дом вся запыхавшись. В гостиной никого, видно, Ольга Петровна еще не оделась. Растрепанная, в сбившемся платке, ворвалась в спальню барышни и на пороге застыла.

Ольга Петровна в постели сидела со стаканом в руке. Горничная ей подушки поправляла. А у стола, спиной ко всем, стоял доктор и снадобья какие-то смешивал. Барышня, увидав меня, обрадовалась.

– Хорошо, что зашла, Забавушка. Где же ты пропадала? А я приболела вот… Господин Доктор совсем со мной извелся. Вчера только из Лондона вернулся, а сегодня уж меня пользует, – Ольга Петровна нежно на докторскую спину посмотрела.