И в какой-то момент понимаешь, что тут дело уже не в музыкальных пристрастиях – это уже просто часть тебя самого. Вытащить её – и чёрт его знает что ещё из того, что на ней держалось, обвалится следом.
Хорошая книга или хороший фильм отличаются тем, что сразу после них очень тяжело разложить по полочкам, почему ты глупо улыбаешься и ходишь как стукнутый по голове мешком. Рикошеты мыслей и чувств по поводу прочитанного или увиденного ловят тебя уже потом, причём в самое неожиданное время и в самом неожиданном месте.
Эта книга была хорошей – торкает до сих пор.
Причём никаких литературных изысков: просто воспоминания первой жены Цоя – Марианны и тех, кто так или иначе пересекался с ним в жизни и музыке: БГ, Майк, Кинчев, Пашков, Панов, Рыбин, Тропилло, Каспарян, Нугманов. Без всяких красивостей стиля, такое ощущение, что часть воспоминаний просто наговаривалась на диктофон, а потом расшифровывалась с минимальной редакторской обработкой. Всё живое, можно потрогать, налить и затянуться.
– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — —
И вдруг становится понятно, откуда растут ноги у тех или иных строчек…
Марианна Цой:
…И тут мы вспомнили о наших билетах на юг и помчались по горячим следам Гребенщикова в Малоречку – небольшой крымский посёлок, – где и прожили в палатке у самого моря целый месяц. Сейчас я просто ничего не могу рассказать об этом путешествии, не нахожу слов, потому что по прошествии стольких лет выгорели в памяти яркие краски. Но музыку той поры я буду слушать всегда – «Музыку волн, музыку ветра…»
…Очень большую роль в наших взаимоотношениях сыграл дом Майка, с которым я была давно знакома. Мы с Витей были бездомные. У Цоя в «Безъядерной зоне» есть такая фраза: «Ребёнок, воспитанный жизнью за шкафом» – это про нас с ним. Потому что нам абсолютно некуда было пойти. Моя мама при её обаянии и теперешней дружбе со всеми музыкантами тогда никак не могла понять, что же всё-таки происходит. Ей казалось, что уже вот-вот – и я буду устроена в жизни по кайфу, а тут появляется это создание, которое к тому же ни гу-гу не говорит…
…В марте мне нужно было сдавать новую цирковую программу к весенним школьным каникулам. На мне висели декорации и костюмы. Времени, как всегда, было в обрез. Народный артист СССР Олег Константинович Попов, придумавший всю эту белиберду, обещал снять живьём кожу с нашей постановочной части. Мы работали по 18 часов в сутки, засыпали на ходу, а Витя зверел от одиночества в нашей комнатушке на Блюхера.
«Но акробаты под куполом цирка не слышат прибой», Цой наказал их за это. Я уволилась.