Давид поморщился, как будто ему без этого не было тошно. Ну что за день?

— Люб, давай ближе к делу.

— Какой же ты зануда.

— Не спорю. Что-нибудь ещё?

— С ногой что? — поняла, наконец, причину его отвратительного настроения Люба.

— Ничего. Натрудил.

— Давай укол поставлю.

— Я и сам не без рук. Говори, с чем пришла, и уматывай, — беззлобно заметил Гройсман.

— Это терпит… Но, если уж ты так хочешь знать, мне на экспертизу спустили твой проект.

— Который из?

На самом деле прямо сейчас Давид не мог думать ни о чём, кроме боли, но Люба была здесь, и ему нужно было хоть как-то поддерживать разговор.

— О суррогатной секс-терапии для наших ребят. Ты правда считаешь, что это им нужно?

— Если они пострадали на работе, получили увечье или инвалидность, мешающую вести нормальную жизнь, почему нет?

— Это же… Это же банальная проституция!

Для такой образованной женщины в некоторых моментах его бывшая жёнушка оставалась ужасно тёмной.

— Ты путаешь грешное с праведным. Перед суррогатным партнёром ставится вполне конкретная цель.

— Какая же?

— Обращающиеся за терапией люди приходят не ради удовольствия. Они заново учатся близости, прикосновениям, коммуникации. Ты можешь представить, что чувствует мужик, в недавнем прошлом боец элитного спецотряда, красавец, укладывающий девок пачками, оставшись по пояс парализованным?

— Полагаю, ничего хорошего.

— Вот именно. Но им можно помочь. У меня есть понимание, как.

— А понимание того, что это слишком прогрессивная идея для нашего общества, у тебя есть, а, Давидик?

Гройсман поморщился, потому как понимание было. Он же не дурак!

— Попытаться стоит. Вдруг одобрят.

— У них на нормальную пенсию им денег нет, на реабилитацию. Физическую, заметь, реабилитацию. А ты о духовной… Ага. Держи карман шире.

— Ну, раз так — заворачивай. Накладывай визу. Что ты мне мозги компостируешь, Люб?

— Да вот интересно. У тебя тоже проблемы были? Ну, после ранения… Ты поэтому ко мне охладел?

— Люб, ты сейчас спрашиваешь, не стал ли я импотентом?

— Нет! Я же знаю, что не стал… У нас было. Несколько раз, но всё же…

— Меня то ранение лишило профессии. На фоне этого потери потенции я бы даже не заметил. Правда… Но, насколько я могу судить, этого не произошло.

— Но твои шрамы…

— Шрамы украшают мужчину.

— Или добавляют комплексов.

— Не в моем случае, Люб. Если честно, я даже не понимаю, как так вышло, что мы это обсуждаем, — Гройсман натянуто улыбнулся.

— Не спрашивай, может, это мне нужно было…

— Что?

— Избавиться от чувства вины.

— Ты себя в чём-то винила?

— Хм… Как сказать? Я думала, может, как-то не так отреагировала, когда впервые увидела твою ногу и этим тебя ранила…

Это было так похоже на Любу, что Давид едва не рассмеялся. Надо заметить, в тот раз, о котором Любка упомянула, её реакция и впрямь оставляла желать лучшего. Он потом часто вспоминал её глаза… Мелькнувший в них калейдоскоп эмоций. Ужас, брезгливость, панику… Будь он не таким толстокожим, это и впрямь могло бы стать для него ударом.

— Всё нормально, Люб. Я о той истории и не вспоминаю.

— Правда?

— Ага. И мои шрамы никоим образом не влияют на мою личную жизнь.

— А она у тебя есть?

Он даже рот открыл, так Любка удивила его своим вопросом. А потом в дверь постучали, избавляя его от необходимости отвечать. Стук был настойчивым. Так обычно тарабанили, если что-то случилось. Давид распахнул дверь и отшатнулся, потому что прямо на него шла испуганная соседка с сыном на руках.

— У него температура. Очень высокая. Уже сорок один. И вот, послушай…

Все краски сошли с её лица, и лишь в глазах — он почему-то только теперь рассмотрел их цвет — в избытке была лазурь.