Это я потом уже узнал, что на самом-то деле ей было страсть как интересно его послушать и пластинки рассмотреть. Она просто виду не подавала. Но тогда я этого не знал. Я много чего тогда не знал.

Музыка играла, беседы велись. А Раиска так хорошо на все темы рассуждала-заслушаешься. Только вот не танцевала. Её даже приглашали, но она отказалась.

А я что? Я танцевать люблю. Почему бы не потанцевать, если музыка играет?

Когда все расходиться стали, я ещё раз в качестве благодарности за найденный портфель предложил Раиску проводить. Она согласилась. Сказала, что одной скучно идти.

Думал, она восторженно будет отзываться, какие у меня друзья замечательные. Какие они интересные, образованные, весёлые. А она хмыкнула только и сказала: «Напыщенные индюки».

Вот так и сказала, честное слово! Мне страсть как обидно стало. Виданное ли дело: лучшие птицы моего года и напыщенные индюки! Как вам это нравится?

Спросил: «Может, ты и меня напыщенным индюком считаешь?». Она тогда лишь пожала плечами и сказала, что ещё не решила.

А потом добавила, что на этот раз её черёд в гости приглашать. И ведь пригласила же! В каптёрку.

Вот уж не думал, что меня туда моя дорожка заведёт. Но не отказываться же? И потом, очень уж мне было интересно посмотреть на Раискину неотёсанную компанию. Я почему-то представлял себе стайку визжащих девиц, лузгающих семечки. Но, конечно, Раиске в этом не признался. Но заранее стал придумывать звучащие эпитеты, чтобы хлестануть по её друзьям. Нельзя же было фразу про индюков просто так оставить!

Но прийти согласился. Ведь всё полезно в качестве эксперимента.

Чего я ждал? Даже не знаю. Я никогда не бывал в дальней школе, не общался тесно ни с кем из ребят оттуда. В конце концов, никто в здравом уме не станет искать новых знакомств, если с теми, что есть сейчас, кажется, что мир вращается исключительно вокруг тебя.

Тем не менее я пришёл.

Я знал, где находится каптёрка, хотя никогда в ней не был. Почему-то мне представлялось, что там просто склад старого барахла, сложенного кучей за ненадобностью, да и забытого. В сущности, так оно и оказалось. Но посреди всех этих вещей кипела жизнь. Там царила своя, особенная и совершенно непривычная для меня атмосфера. Всё было как-то понятно и тепло что ли. Там просто хотелось быть.

Помню, как зайдя, сразу увидел двух парней, сидящих в старых потёртых креслах, между которыми стоял криво сколоченный стол. На столе была помещена доска с белыми и черными фигурами. Сидящие так увлеклись игрой, что даже не подняли головы, когда я вошёл.

Это потом я понял, что подобные занятия в каптёрке были неким ритуалом, сопровождающим повсюду эту компанию. Там всегда либо что-то мастерили, либо что-то изучали, либо во что-то играли.

Однако спасите старейшины того, что вдруг назвал бы вслух шахматы игрой. Для этого человека один из сидящих в старых креслах ребят навсегда стал бы его недоброжелателем.

Я имею в виду Мора. Для него шахматы были целой религией. Иногда мне казалось, что, гипнотизируя доску и передвигая по ней фигурки, он мысленно возводил империи и разрушал цивилизации. Но сам он, конечно, никогда этого не признавал, что, в общем-то, не мешало правдивости моих наблюдений.

Всё это я узнал потом. А тогда игравшие не очень-то привлекли моего внимания. Я глазами искал Раису. Которой, к слову, в каптёрке не было. «Это тебе я сказала приходить к семи. В котором часу приду сама я, между прочим, не уточняла», – скажет она потом, пожав плечами. И ведь не поспоришь с ней. Действительно, про себя она ни словом не обмолвилась.

–В проводах что-нибудь понимаешь?