За ширмой рифм Иоланта Сержантова

Кому-то важно, что думают о тебе.

Иным нужно знать, что думаешь ты.

Скрываясь за ширмой рифм, можно побыть собой. Немного.

Большего не дано. Меньшего не нужно.

За ширмой рифм нам проще? Жизнь пращицей^>1

Старается поранить, тщетно тщится

По свету тащится примятый ею след.

В соседа боком упирается сосед

Того ствола, к которому прижался,

Ну, а теперь никак не разбежаться.

И вмятины последствий, словно соты,

Так тесны, как судеб иных пустоты.

А нам ли сетовать?! Опутан сетью мнений,

Наш мир не разделяет тех сомнений,

Но ими всё-таки однажды сотворён,

Как тот творец, что был. И был влюблён.

Травы щетина, снега сединою

Гордится, как горжусь тобою я.

Стремятся в плен объятий только двое,

А больше – чтоб сбежать от горя, для.

Стянуть потуже вакуум потери

И завязать как можно крепче брешь.

И врёшь себе, и заставляешь верить.

Над головой, друзей былых промеж

В присутствие. Не это ли преступно?

Манкировать объятием живым.

И заступа в виду живя, подспудно

Ты злее пепла и черней золы.

Травы щетину, осенью измята,

Весны потоком смоет. Между строк,

Как меж травинок, – просо, клевер, мята,

Припрятан стужей шанс, намёк, росток…

… Ночная терраса кафе, 1888 – 2018

Исследователи творчества Ван Гога считают, что картина пере-

кликается с произведением Леонардо да Винчи "Тайная вечеря"

– число посетителей –12. В середине стоит мужчина в светлых

одеждах, который отождествляется с Иисусом Христом…

Можно согласится с чужим мнением? Можно!

Смалодушничать и не иметь своего…

***

В виду у звёзд, на пенной мостовой,

гуляли двое. К миру безучастны.

Влюблённым можно! Ритм их жизни – свой,

особый и с дыханьем слишком частым.

Но дело в том, они же не одни,

а дела нет, живут под прессом прессы.

Парят по парам, не считая дни

И не давая шанса пошлым, стрессам.

И каждый день, или, скорее, ночь,

Они – сюда, незрячими шагами.

Кафе "Двенадцать". Кофе – око в ночь

Зрачок луны трепещет. "Роза-даме"…

Майору, земляку, лётчику Роману Филиппову

посвящается…

Так, мухами снующий снегопад

у фонаря банально неприличен.

Ни прочь, не вниз. Не улетит никак.

А белый цвет ужасно непрактичен.

Он марок. Без помарок кто найдётся?

И Белым свет напрасно не зовётся.

Он отзывается на колокольный звон.

Земли родной полночный тихий стон.

И он о тех, чьё имя, полный боли

Лишь звук гуляет вволю, полон волей.

Наш День влюблённых лишь в июле, не сегодня.

Февраль к заботам о другом располагает:

Блинами с маслом, со сметаной, с чем угодно

Покормим нынче. По-другому не бывает!

Культуре чуждой мы поставим здесь преграду, -

Наш Русский Дух здесь на кону, а сердца сладость

Мы сохраним, здесь, для себя, чужой не надо.

Мы ей не верим, не нужна, не наша радость!

Не видит дятел, что весна ещё нескоро,

И далеко до всходов, луж и разговоров,

О том, что заяц по пеньку стучал напрасно,

И будет всё, во всём у всех. Всегда неясно.

И, огорчённая таким разоблаченьем,

Река со сна стремится плыть в укор теченью,

И лёд размоет, истончит, сомнёт, раздавит,

К весне бежит, чтоб ей скорей себя представить.

Но месяц – зимний, что нимало не тревожит,

Ведь он хотел бы тут остаться, да не может.

Талантлив он и лаконичен, даже краток,

Кому пожертвовал себя и свой остаток?

Ущербный месяц свысока, на глаз, навскидку,

Он острым краем портит шов и треплет нитку.

Как продолжения финал, надменным тоном,

Намёк весны не опоздал. Земля – бутоном

В букете звёзд, миров, огней, комет без счёта,

А мы глядим, мы не причём. Мы без расчёта.

Мы без надежд и без обратного билета.

Стоим и ждём, – любви, удачи и рассвета…

Сосульки с крыш, вилами – в землю.

Я злобы чужой над собой не приемлю.

Солнце спутало стороны света,

Печь до облака тянется дымом, -

Именно там хранятся ответы,

Вздохи сомнений, взглядов наветы…

Сердца биения неповторимы!

Счёт в бесконечность не нами ведётся.

Кто-то считает, а что остаётся?..

Луна смущалась…

Луна смущалась там, за лесом,

В тумане веток, с интересом

За нашей жизнью непростой

Она следила. Пар густой

Сам по себе, влекомый тягой,

К высоким сферам, сизым стягом

От снежной местности исходит.

То – пыл печей, в сердцах, выходит…

Тельняшкой – солнца луч,

Сквозь трафарет преграды,

На кальке утра – ветви винограда.

На обруч радуги, удерживая землю,

Из теста туч я день леплю,

Ладонью ветер треплет…

Безвкусица блестящего сугроба,

Покрытого брильянтовой мукой, -

Пусть худшим будет. В жизни – всё на пробу,

А ветер студит…скинув с плеч покой,

Как плед ненужный, в ту, иную пору,

Где места нет досужим разговорам.

И дела нет до пошлости и лжи…

Да где то время, с кем ты, укажи!

Ночь, поди, а ты ещё не дремлешь.

Всё встаёшь к окошку, спелость утра

Проверяешь ты не понарошку,

И сдуваешь с неба снега пудру.

Утомлённый времени томленьем,

Истощённый множеством печалей

Ты уверен в правоте всех мнений,

Тех, чьё появленье изначально.

И на что, проверьте, жизни тратят,

Чтобы подтвердить такую малость:

Жизнь гипотенузы, мнений катет, -

Парусов на рейде жданных алость.

Ночь, поди, а ты ещё не дремлешь.

Всё встаёшь к окошку, спелость утра

Проверяешь ты не понарошку,

И сдуваешь с неба снега пудру…

Взглядом волчьим молча ночью,

Звёздной строчкой ветка вишни.

В чём непрочность так порочна.

Кто тут нужен? Кто тут лишний?

В чьих услугах расставанье -

Главный козырь,

довод чинный.

Без причины расстояний,

Без смущений быть мужчиной.

Без сомнений стать женою,

Без упрёков слыть ребёнком.

Быть всегда самим собою.

Кто ж так крутит!? жизни плёнку…

Мираж от топки прошлогодних миражей.

Его не видно. Мимо. Минули уже,

Как дров поленья, для голодной старой печи,

Всю зиму ранит спину, кисти и предплечья,

Того, кто кормит эту печь весь день дровами,

Но вам не в тягость, ибо топится не вами.

Вы в стороне у батареи, с чёрным чаем,

Не чая лжи, но и себе не отвечая,

На те вопросы, что о жизни и о смысле,

А я иду с водой в ведре, на коромысле.

Картёжник– век он, словно хлеб позавчерашний,

А я – пеку, такой же свой, ржаной, домашний.

А вы сидите и дрожит в стакане пиво.

Со стороны оно лишь выглядит красиво.

Намёк один, но вот итог не тот же, ранит.

Моя наивность, будто кровь, сочится. В кране,-

Воды подземной ручеёк пробился. Малость?

И каждый день, и каждый миг – такая радость.

Дежурство ажурных следов на снегу,

Наверно, закончится скоро.

Косули в стогу не заснут, убегут

Заслышав мои разговоры

С совой на рассвете. Спросонья она

Чуть ближе, чем ночью, подпустит.

Расскажет о том, что она влюблена

И это теперь не упустит.

Пропустит бегущую мышку в обед,

Спешащую в тёплую норку.

Но к ночи замёрзнет не сомкнутый след

И хвостик засохшею коркой…

Никто не хотел никого обижать.

То жизни теченье. Любить и дрожать.

А с носа капает весна

Деревьев, крыш, крыльца, заборов.

Плаксивый и весёлый норов,

Поскольку девочка она, -

Юна, свежа и влюблена.

Во всех и вся! Не нужен повод

Влюблённым быть тому, кто молод

Не столько телом, как душой.

Глубокой. Страстной. И большой!!!

А недостатки?.. Шустро прячет

Соль жизни – влево, на удачу

Через плечо кидает. Ей

Так лучше, проще, веселей.

Скрывая бреши, недостатки,

И делать вид, что всё в порядке.

А с носа капает… Весна!

Покуда девочка она.

Лёг и уснул, и в прошлом то, что очень.

То, без чего. к чему и между прочим

Себя навеки наспех привязал,

А если вдруг, что лишнее сказал,

Оно давно по ветру где-то бродит

И ищет явь. Бывает. что находит.

Бывает нет. Клинок пером отточен,

Отточий многих строчек обесточен

И опорочен поисками зла,

И смысла зла. Да кто б его узнал.

Пустырь. Постой. То Пастырь для раздумий.

Но места нет. Дома плечом к плечу.

Лечу во сне. И сном себя лечу

От многих неоправданных безумий.

Среди которых – оправдания и ложь.

Себя в них гонишь, и уверен, что найдёшь,

Но то опасно. Как напраслина, наветы.

Судеб приветы, все намёки и приметы

Той рифмы. Жизни. Ритма, что едва ли

Расслышишь ты. Пока иные спали,

Ты был спокоен. И никто не мог вмешаться.

Стоять тебе или скорее разбежаться

И прыгнуть. Прочь. В пустыне мало проку,

От той разметки, что сулит дорога.

Метелью занавешена округа.

Вскружив Вселенной голову, блажит.

Слабеет от движения подпруга,

Пурга конём гривастым вдаль бежит,

Но мимо, мимо, мимо… Всё, что мило,

То груз на сердце: давит, как лежит.

С размаху, вскачь, с неимоверной силой.

Земля же, как положено, дрожит,

И вместе с нею – мы. К чему притворство.

Сметя позёмкой крошки жизни в стол,

Нам надо делать то, что должно просто,

Задеть плечом берёзы хрупкий ствол, -

То повод разделить свою усталость:

Поводья – вниз, а взгляд поверх, навек.

Не нам одним такое показалось,

Что долог миг и вечен человек.

Не всё, что ты видишь, является тем или этим.

Не всё, что бывает, случается. Этим на свете

Мы все задаёмся, вопросом причины явлений,

Как в детстве – почином себя, в этот мир появленья.

Услуга ли то, или в пару греху – наказанье?

Кем был в прошлой жизни? То тяжкое бремя – незнанье.

И был ли?.. Что – небыль?!

Не видеть, но чувствовать, больно.

Невольно обидел, а выглядишь злым, но довольным.

Разбужен рассветом, как в детстве, собой, в одночасье.

Ты помнишь себя, но надолго ли? Это несчастье, -

Услышать стаккато весенней полдневной капели,

Но песню забыть, что писали, а ели напели,

Роняя сугробы, как шапки. День ярче. Тень уже.

Следы исчезают. И это им, видимо, нужно.

Для них это – жизнь: появляться и медленно таять.