– Молодец? – переспросила Дина.

– Да, многие вообще живут без мечты. Ничего не хотят, ни к чему не стремятся, а ты другая. Видишь цель и идешь к ней.

Она явно не ожидала такой реакции от меня. Я представлял, что чувствуют люди, когда говорят: “я хочу стать актрисой, писателем, балериной”: они чувствуют стыд. Ведь общество всегда настроено на критику и почти никогда на поддержку, превращая реальные мечты во что-то недостижимое и подвластное только избранным.

– А ты? Если ты планируешь остаться, что ты будешь делать? Или ты уже достаточно накопил, чтоб ничего не делать?

– Нет, к сожалению, – улыбнулся я, – а может, и к счастью. Я детально еще не обдумывал, но хотел открыть глэмпинг.

– Что?

– Это комплекс таких маленьких домиков вдали от города, где есть все удобства, типа гостиница, только на природе.

– Прикольно, – теперь улыбнулась она.

Дождавшись ночи, я вызвал для нее такси по указанному адресу. Мы оделись и спустились вниз к машине. Она прыгнула на заднее сиденье, я сел вместе с ней.

– Ты что делаешь? – удивленно спросила она.

– Я поеду с тобой, хочу убедиться, что ты вернулась домой в относительной целостности, – я взглянул на ее побитое лицо.

– Я же на такси, – слово “такси” прозвучало как гарант безопасности.

– Вижу, ты не любительница читать криминальную сводку новостей.

Мы доехали до ее дома, поднялись на нужный этаж, и после того как она скрылась за дверью своей квартиры, я спокойно направился домой на том же такси, что привезло нас сюда. Впервые за долгое время мне ничего не снилось.

Вереница грузовиков, словно огромная гусеница, жарилась на дороге, растянувшись на несколько километров вперед. По радио передали, что вчерашний ураган засовывал в себя все подряд, как сорвавшийся после терапии булимитик, а потом блеванул на единственную дорогу, по которой можно было выбраться из этого города. За последние лет восемь в моей жизни существенно не менялось ничего, кроме пейзажа за окном грузовика. Сегодня не менялся даже он. Еще как назло стояла жуткая духота. Ни дуновения. Воздух словно вскипел и испарился от этой жары. Я пытался вдохнуть, высовывал руки и лицо в открытое окно, но ничего не чувствовал. Только то, как поджаривалась моя кожа под солнечными лучами. Ведь мог же я подождать, пока починят кондер, а не соваться в новый рейс. Откинув козырек, я взглянул в зеркало. Красная рожа, облитая потом, смотрела на меня измученными глазами. Так выглядел результат совокупления жадности и глупости. Чудище. Не прошло и получаса, как я вновь опрокинул в себя полбутылки чистой воды, видимо, подсознательно мечтая умереть от обезвоживания в условиях этой дикой влажности. Я чувствовал, как капли пота тонкими струйками стекали по моей спине и лицу, раздражая и так доведенную до ручки нервную систему. Тупиковое стояние сменилось медленной ездой с остановками через каждые пять метров. Так мы доползли до вечерней прохлады. Газовый садист прекратил мучить нас своей жарой и отправился пытать людей на другом полушарии Земли. Машины с трех полос стали сливаться в одну, как бы намекая, что похмельная пора закончилась и впереди ждут суровые трезвые будни. И вот на горизонте замаячил расчищенный участок дороги – тот самый портал между нашим местом заточения и остальным миром. Я утонул в мыслях: как мчу по ровной широкой дороге в ночной тишине и прохладе и впереди у меня нет никаких преград. Резкий толчок кабины слева и звук разбитого зеркала, как разряд дефибриллятора, вернули меня из мира моих фантазий.

Я услышал громкую грубую речь, набитую кучей “fuck” и “shit”. “Что за скудный язык?” – подумал я. Одни факи да щеты. А ведь мат, между прочим, – это практически зеркало нашего внутреннего мира и интеллектуального развития. Только русский человек может вставить мат в свою речь так, чтоб сразу вся суть проблемы и степень ее важности и для оратора и для окружающих стали прозрачно ясны.