Хорошая она у меня! Ничего, может нынче соберем грошей, да купим себе у Захара Ашпурова коня. Он мужик добрый, три шкуры драть не будет, мечталось работяге-мужику.

Иван Соколов уже ходил к Захару, осведомиться на счет покупки молодого жеребчика Ашпуровых. С прошлого года приметил он их резвого жеребенка. Захар ничего обещать не стал, сославшись на сына Ивана, не хозяин мол я, но Иван-то знал, что, как Захар скажет, то так оно и будет. Главное до осени денег скопить.

Вот и сегодня Иван ушел с самого раннего утра метать сено к одному из «справных мужиков-старожилов». В деревне Иван Соколов был на хорошем счету. Ростом не особо велик, но как говорится «косая сажень в плечах», да и силенкой его бог тоже не обидел. По полкопны поддевал Иван на деревянные вилы, вызывая завистливые вздохи бородатых мужиков и украдкой брошенные лукавые взгляды деревенских баб. Хорош мужик! Жаль, что не мой!

Но Ивана не интересовали недвусмысленные намеки деревенских гулен, ему бы целковый заробыть, да Галю свою им обрадовать. А Галя его, до чего уж ладная была дивчина, под стать Ивану. Лицом бела, писаная красавица, чего того только брови ее черные стоили. Вот и сейчас, качает она детскую зыбку, притороченную к крючку, вбитому к потолку их домика, поет песню с такой далекой теперь родины.

Поет Галя полузакрыв веки, думу свою думает чернобровая казачка.

Не заметила Галя, как скрипнула входная дверь и в дом вошел сын. Стоит, слушает песню матери. А ты пой Галя, пой. Хороша песня твоя.

Только сейчас заметила она стоящего рядом с ней сына. Вздрогнув, обняла дитятко, прижала к сердцу.

– Василек, кушать наверное хочешь. Пойдем, я сейчас тебя накормлю.

Вася, Василек, добрый хлопец, пришел со двора, весь как есть. С босыми грязными ногами, да и руки его, со вчерашнего дня с водицей не дружили. Ноги-то ладно, не ими есть. Галя взглянула укоризненно на своего хлопчика и потрепав по макушке, промолвила ласково.

– Поди, помой руки-то в кадке. На вот, тебе рушник, утрешься.

Василек, так всегда звала его мама, выскочил резво во двор, где стояла кадка с водой. Скоро вернувшись в дом, примостился на лавке, ерзая штанишками, нетерпеливо ожидая, пока мать нальет объемистым половником борща. Что-что, а борщ получался у Гали всегда отменный. Жаль конечно, что овощ огородная в Сибири не родила как дома. Больно уж холодно здесь, всегда говорила Галя, делая ударение на последнем слоге.

Там, дома. Как часто произносила она эти слова. Там дома яблоки и груши, а здесь что? Черемуха одна. Ягода правда всякая сибирская родится, да ее тоже знать надобно где брать.

Сибиряки так и говорили, «ягоду брать».

У каждой семьи были свои заветные места, которые передавались из поколения в поколение. Месторасположение ягодных мест, как и впрочем грибных, хранили как зеницу ока. Особенно клюква, росшая по моховым болотам, среди топких трясин и опасных зыбучих «окон[42]» была труднодоступна. Иной раз лишь одна незаметная тропинка, известная горстке людей, вела к такому ягодному месту. Ходили туда лишь по несколько человек. Оступившись с тропинки в сторону, ягодник мог уже больше не вернуться домой, оставшись навеки в объятьях болота, где по старинным преданьям жила нечистая сила и всякого рода лешие.