– А Семёна не видали?

– Какого? – помедлив, вопросом на вопрос ответил кекс постарше, в морщинах.

– Шматкова. Мордатый такой, бородатый. Механик он. Дизелист.

– А-а, – сообразила тетя Люся. – А он те зачем?

– Сменить должен.

– Дак ты там теперь работашь? Ну правильно. Накрылся завод дак. Из ваших, я знаю, Владим Егорыч на железну дорогу пошел, Гера в дистанцию, в эту, числится аж в Новгороде, а живет-работат здесь… Хорошо дак. Это уж не сбанкоротят… А того черномазого не ищи – сплавил груз и фортнаус. Этим, жуликам. Вчера возили-возили…

Густав раскрыл было рот, но успел сообразить, что так, пожалуй, лучше. В случае наезда со стороны так называемой законности тетя Люся на его стороне. Не знает, где Семён, – ну и ладно, и не знай дальше. Вернулся в рефсекцию кружным путем – через переезд, потом по-за домами улочки, которая так и называлась Путейская, потом таким образом, чтобы рефсекция с магазином все время в створе. Курица кипела так старательно, что все занавесилось паром. В ожидании курятины вскрыл жестянку с молоком и выдул половину, заедая печеньем, еле смог остановиться. Попался на глаза фантик от давешней плитки. Некоторое время бездумно рассматривал цветные полосы и круги, пока не дошло: руками не трогал, а рисунок есть. Утром-то ведь как было: пропадет – появится. А теперь есть и есть, с руками и без рук.

То-то трындят про высокие технологии. Наверно, от тепла срабатывает. Выкинуть на улицу – исчезнет. И вообще, чего заморачиваться.

Но никчемное шкетовское любопытство так и цыркало в мозгу старым советским будильником. Цк, цк, цк. Вынес бумажку наружу и заклинил в щели обшивки вагона. Что будет, ну вот что? Так детсадником тыкал в розетку шнурками от ботинок. Курица сварилась. Выудил кусок в корытце из-под лапши и приступил разнимать на мелкие фрагменты. Чтоб быстрее остыло. Наконец смог съесть и заснуть – в блаженстве сытости и хлебных крошках.

Когда проснулся вновь – черно было на улице, как в непроливайке. Дождь сменился снегом, лужи замерзли. Тот еще каток. Фантик торчал на своем месте. И картинка – была. Невзирая на явное ниже нуля.

«Это если обертка такая хайтечная, – подумал Густав, – то что ж в такие завертывают?» Так и лежит на вагонном столике. Отблескивает фиолетовым. Повертел в руках. Больше всего похоже на маленький аккумулятор. Опять повертел. Идеальный параллелепипед. На взгляд. Обычно бывает либо круглый, таблеткой, либо скошенная грань, паз или в этом роде – чтоб и дурак не ошибся, вставляя, сейчас все для удобства дураков. А это не такое. Для умных. Неужели его ума не хватит понять, что это и от чего, – да быть такого не может!

Ведь если их много одинаковых, можно снести на толкучку. За такое умное устройство не грех и запросить по-умному.

Снова сунулся в опустевший морозильник. Так в углу и свалены чохом мерзлые тушки кур и эти плитки. Несколько десятков. Взял горсть. Вернулся в жилое отделение. Высыпал на стол. На всех упаковках медленно выцветали картинки. Вот – совсем исчезли. Сложил в рядок. Шесть штук, порванная обертка – седьмая, и на ней картинка видна все время. Поставил ладони ребром на край всего рядка. Пошло проявляться…

Разные!

Полоски – разных цветов, не только желто-рыжих, но и зеленых, и синих. Круги тоже. Вот – слепленные вместе три кружка, большой и два поменьше. Будто кто-то ушастый. Как на том фантике, который он порвал. Вот еще, еще такой. Еще попадались знаки, похожие на молнию, и знаки, напоминавшие табличку «осторожно, лазер». Мешанина черно-белых квадратиков вообще на каждой плитке своя. Перевернул все по очереди, как домино. Частично зачерненный прямоугольник есть на каждой, но зачернена разная доля. Больше всего похоже на игру в «тетрис» – виртуальная такая банка, которая чем-то, тоже виртуальным, заполняется. В одной банке побольше этого ресурса, в другой поменьше.