– Тогда – дополнительные условия. Работать буду, но оплата частично товаром.
Срубили пломбу – и пошло-поехало! Грузчики сновали муравьями, Густав среди них, а коробки с мороженой курятиной летали ласточками. Громоздились на самодельную «рохлю» и подымались ею под потолок рефрижераторных фургонов. Один, второй, третий – и вот один из четырех вагонов пуст, потом еще, еще один… уф, последний, четвертый! А Семён, заруби его ежом, пропал – как корова языком слизнула!
Естественно, и роняли, и били груз. В одной коробке – хрястнули вдребезги – оказалась вообще пересортица. Кроме куриных тушек, какие-то плитки. «Галины-бланки», что ль. Только покрупнее. Фантики без надписей. Вот ее Густаву и оставили. Совершенно бесплатно. И дизель водилы ему залили из своих баков – тоже бесплатно. Он обнаглел, пару раз менял условия договоренности на ходу. В итоге кроме расхристанной коробки мороженой курятины и непонятных плиток заполучил на руки еще и некоторую сумму денег. Какую – интересоваться уже не было сил. Спровадил всю шоблу и рухнул отсыпаться.
Проснулся голодный – просто волком вой. Наверно, плитка с неподписанным фантиком – самая быстрая еда? Врубил мотор, зарядил воду кипятить. Только схватился сорвать фантик – о-оп! На глазах пустая белая бумажка заполнилась картинкой. Похожей на штрих-код. Именно на глазах, постепенно проявляясь. От пальцев к краю плитки.
Положил на столик. Так же неторопливо картинка исчезла. Снова взялся рукой. Пошла прорисовываться. Цветные полосы. В ряд. Красные, желтые, зеленоватые. Потом круги. Тоже красные и желтые. Некоторые круги слеплены вместе, словно выросли один из другого. Потом мелочь черно-белых квадратиков. Перевернул. На обратной стороне – узкий длинный прямоугольник, зачернено больше половины. Только теперь обратил внимание: упаковка-то не бумажная. Скользит шелковисто, ни дать ни взять плюш. Пластик, точно. Но пальцы не помнили такого ощущения. Густав готов был бы поклясться, что именно такого пластика в руках сроду не держал.
Кипятильник уже неистовствовал вихрем пузырей. Выключил. Стал рвать фантик. Тот не поддавался. Наконец с тряпичным треском разъехался. О-ля-ля! Шоколадка, что ли? Полированная почти черная поверхность, отливает напряженно-фиолетовым, а повернешь чуть иначе – темно-красным, кроваво-бурым. И нет рельефных линий, как на шоколадке, по которым ломать. Ломаться плитка вообще не хотела. Напрочь. Не поддавалась ни пальцам, ни – кулаком об край столика. И ни ногтем, ни ножом – был с собою складной – хоть бы царапина. Явно не еда, вообще. Густав тщетно гнал от себя эту мысль: ведь она означала, что придется варить курицу. Больше часу.
Хотя, если подумать, – мог же и больше суток без еды. И в девяносто втором случалось, и на днях. Подлость текущего момента состояла лишь в том, что – вот она, еда, а не схрустать немедленно. Густая слюна заполнила, казалось, всего его, включая мозги, медным вкусом злости. Шарил глазами в поисках подходящей посуды. Ага. Вот большая эмалированная миска. Пришлось выходить, отваливать дверь вагона, терзать коротким лезвием промороженную курицу, расчленяя ее на такие части, которые имели бы шанс свариться. Уф. Плохо жилось неандертальцам. Ну правильно, идиотам пещерным и должно быть плохо. Сейчас-то еще туда-сюда, еще не вывелись такие вот Семёны, запасливый мужик Семён – у него даже соль есть.
Хотя где его черти носят, было совершенно непонятно.
Пока кипит – делать все равно нечего. Решил сходить за хлебом в пристанционный магазинчик. Там все было как обычно. Продавщица тетя Люся лясничала с двумя типами в спецовках. Достал вчерашние деньги – восемьдесят, не так уж и мало! Купил белого хлеба, печенья и жестянку концентрированного молока. Подумал и рискнул спросить у спецовок: