Это могла бы быть чудесная история о том, как люди совершили научный прорыв, или как человечество выжило в неравной битве со смертельно опасной болезнью, или хотя бы о работе медицинских пунктов и врачей, стоявших на передовой, но увы, в ней фигурировал сеньор Хименес, а значит счастливого финала быть не могло.

В мире насчитывалось всего 5 вакцин, 4 из которых были абсолютно безвредны. Для их создания использовался лишь один ослабленный штамм вируса и некоторое количество вспомогательных веществ. От Карстона такая вакцина не защищала, слишком уж быстро эта гадость менялась, но и вреда от неё тоже не было. Гораздо хуже обстояли дела с пятой версией, содержащей активную часть вируса. Но это Хесус узнал только спустя сутки после укола, хотя и не успел толком сформулировать своё суждение.

Сначала температура поднялась у Табиты. Она моментально слегла, щёки её горели нездоровым румянцем, губы растрескались до мяса. Её без конца тошнило, и Хесус разрывался между кухней, где он набирал для жены свежей воды, и ванной, где стирал и отмывал всё, что она заблевала.

Он ещё пробовал дозвониться в скорую на второй день, когда проснулся утром и не смог встать с постели. Тело горело, простыни буквально обжигали сухую кожу. Нестерпимо хотелось пить, но его и кухню разделяла по меньшей мере пустыня Сахара. Табиту уже не рвало. Она лежала очень тихо, изредка что-то бормоча себе под нос. Кажется, ей виделись змеи, притаившиеся в темных углах комнаты. Хесус знал, что змей там нет, но боялся, что увидит их завтра.

На третий день Табита умерла. Это случилось очень рано утром. Хесуса в очередной раз тошнило, так что он видел, как это произошло. Она уже не открывала глаз, дышала через приоткрытый рот, хрипло и со свистом. Эти вдохи стали прерывистыми, частыми, а потом прекратились совсем. Всё быстро и как-то обыденно. Креветки красочнее отходят на тот свет, знаете ли!

В скорой по-прежнему никто не отвечал. Хесус попробовал дозвониться детям, хотел узнать, как они себя чувствуют, но и они к телефону подходить не спешили. Закрыв распухшие веки, он принялся молиться.

Хесус долго говорил с Богом, прося позаботиться о его жене, выражая надежду на то, что они ещё встретятся, потому что Табита была для него всем. Он просил и о детях, умолял защитить их от этого ужаса, потому что он сам уже не сможет. Когда к вечеру Хесус понял, что в кресле-качалке возле антикварного шифоньера сидит его покойный отец, а Табита расчесывает длинные, чёрные как ночь, волосы за туалетным столиком, за которым она проводила каждый вечер последние 30 лет их брака, он начал просить о другом.

«Господи, всё хуже, чем я думал. Я вижу mi papá, и он говорит мне, что надежды нет. Табита держит меня за руку, и я благодарен тебе за это, но Господи, если это правда, если всем нам суждено умереть вот так, то пусть мои дети умрут быстро, быстрее чем я, пожалуйста!»

Хесус не знал, слышал ли его Господь, но ночью он смог спросить у него. Он думал, что смог. Иисус стоял в дверном проеме, точь-в-точь такой, какой он был раньше на мамином комоде. Она собирала статуэтки и ходила в церковь, где ей… Ей дали что? Она приносила оттуда пирожки, но он думал не об этом. И там так красиво пели! Хесус любил церковный хор и всегда тихонько подпевал ему. Какая же была его любимая… Нет, стойте, стойте!

В горячке Хесус кричал, не замечая этого. Иисус! Мама принесла фарфоровую статуэтку и поставила у него в дверном проеме. Она была огромная, в два человеческих роста. И никаких увечий, следов распятия, только Иисус, и Дева Мария, и, Святые угодники, я падаю, падаю…