Поставили в ряд, спиной к обрыву. Десять убийц.

– Achtung!

Дарья нахмурила лоб. Что-то соображала. Вдруг глаза – к небу.

Господи Боже!.. Всех люблю! Главное – никого не забыть!

Колька, Володька, Ляксей…

– Feuer!

Борис…

Михаилу Васильевичу Ярцеву дали путевку в военный санаторий. А чего бы не съездить? Лет десять уже никуда не выбирался. Жена умерла, потом инфаркт, теперь вот врачи разрешили, сами рекомендуют. Дочь отговаривала: что там в декабре мерзнуть? Но он решил ехать. В его возрасте лета можно и не дождаться, а на Черном море и зимой не холодно.

Аэропорт ослепил чистотой и комфортом. В самолет посадка по закрытому переходу – хоть в домашних тапочках иди, не замерзнешь. В «Боинге» Михаил Васильевич летел первый раз в жизни. Место досталось у иллюминатора. Кресла удобные, ноги вытянуть можно. Стюардессы улыбаются, не знают чем угодить.

Молоденькая соседка (хотя для него теперь почти все «молоденькие») заметно нервничала, и Михаил Васильевич попытался ее успокоить:

– Вот, дожили, какие самолеты стали! Одно удовольствие, даже уши на взлете не болят.

Соседка бросила на него презрительный взгляд.

– Полный отстой! Так некомфортно я еще не летала. Никогда больше не полечу этой компанией!

«Избаловались! Трудностей не знают», – подумал Михаил Васильевич, но, вспомнив о больном сердце, спорить не стал. Уставился в иллюминатор.

Внизу медленно проплывали заснеженные извилистые речки, поселки, дороги, рощицы. «А ведь в начале войны здесь был фронт. От Балтики до Черного моря. Надо же, куда немец дошел! И как выстояли?» Но и воспоминания пришлось отогнать – нельзя нервничать, и так нарушил запрет врачей лететь самолетом.

Санаторий был шикарный. Видимо, еще сталинских времен. Расположен в тихом распадке между гор, на окраине города. Здания украшены колоннами, лепниной и статуями, прославляющими мирный труд советских граждан. Па-латы на двоих. Питание четыре раза в день самое разнообразное, с фруктами и соками.

Михаил Васильевич был доволен. Только фронтовиков было мало. Были военные пенсионеры, были «афганцы» и «чеченцы», но у них другая война. Соседом по палате оказался ветеран труда, насквозь больной. Он постоянно смотрел телевизор и говорил о маленькой пенсии, больших ценах и все жаловался на жизнь.

Михаил Васильевич твердо решил ни с кем не спорить, не расстраиваться, поправлять здоровье. Он гулял по дорожкам санаторного парка, обсаженным кипарисами и другими южными деревьями, большинство которых были зелеными, или шел в город, на берег моря к портовому молу.

Зимнее море было темным, штормило. Он подолгу наблюдал, как длинные волны одна за другой бились в бетонный мол, взлетали широкими фонтанами вверх и осыпались мелкими брызгами. Пахло водорослями и солью. «Вот так и мы волна за волной били в фашистскую стену, разбивались в пыль, но за нам и шли другие и сломали, и затопили собой вражеское логово и Европу. Жаль, что не всю. Не тявкали бы теперь, не мешали бы жить». Такие рассуждения он прерывал, чтобы не нервничать, шел обратно в санаторий или просто гулял по улицам города.

Магазин «Кавказские вина». Зашел. Любил когда-то. Витрины с подсветками, и чего только нет! «Не то, что в наше время…»

– Дед, долго ты тут зевать будешь? Подвинься! – молодой, самоуверенный, наглый.

Михаил Васильевич молча пошел к выходу. «главное – не нервничать».

– Извинись перед стариком! – раздалось за спиной.

– Да задолбали эти ветераны!

Раздался глухой удар. Продавщица взвизгнула. Михаил Васильевич обернулся.

Двое крепких мужчин подняли с пола парня с разбитой губой, подтащили к нему.