– Может, и сам, может, и помогал кто, – басит Бармалей. – Кто знает, сколько тут до нас побывало…

– А сколько мы тут баб захватили!.. – хватается за голову Кудин.

– Так что, Евдокия Александровна, вы поосторожней-то отлучайтесь, – советует Кубане́ц.

– А это кто? – вытянув руку, спрашивает Евдокия Александровна.

– Это Бармалей… – тихо пропищала Людка.

– О господи… Бармалей… Людочка, ты среди ночи в такой компании…

– Он хороший, Евдокия Александровна… Скажи, Бармалей.

Бармалей рычит что-то несуразное и согласно кивает своей гривой.

Один Жека молчит; тётя по голосу его враз опознает. Нахлобучив на глаза шапку, он с деланно обиженным видом первый правится к выходу.

Наконец мы вырываемся от Павла Николаевича на морозный воздух. Верхний хутор пройден, пора возвращаться домой.

– А теперь мы идём к Бандере! – после выпитого торжественно объявлял Носач.

И мы, уже неровной походкой, идём к высокому дому с мансардой, обнесённому высоким сплошным забором, где проживает председатель местного колхоза Блажей. Блажея много лет назад прислали на его должность с Западной Украины, а для Носача каждый выходец с этого края обязательно был «Бандерой».

Долго стучим в огромные зелёные ворота. Наконец в окнах зажигается свет, и на крыльцо выходит Блажей.

– Хто тут?! – кричит в темноту.

– Колядовальщики! – отвечаем из-за ворот.

– Чего треба?

– Вот же хрен моржовый, недопонимает, «чего треба», – ворчит Жека.

– Колядовать пришли! – громко кричит Носач.

– Идить геть, а то я вам щас наколядую… – грозится Блажей.

Мы давно готовы к такому сценарию.

– Кто не даст хлеба – уведём деда! – дружно орём мы. – Кто не даст ветчины – тем расколем чугуны!

– Я вам щас «расколю»! – Олэна, дай-ко мою рушницу! Вот ввалю вам в срацю сили, до травня ни отмочите…

Ещё какое-то время, вспоминая самые страшные колядки-пожелания, кричим их Блажею:

Наконец Носач, прижимая палец к губам, даёт команду молчать, и мы тихонько уходим в соседний заброшенный двор, прячемся за плетнём. Не спеша возвращаться в дом, Блажей, похрустывая снегом, бродит по своему двору, проверяет запоры. Через время калитка отворяется. Высунув наружу голову, он осматривает опустевшую улицу.

– У-у, козаки проклятущи… – ворчит он и, закрыв на засовы калитку, уходит в дом.

Мы, дождавшись, когда в окнах его погаснет свет, тихонько возвращаемся. Подсунув под ворота длинные, взятые из «костра» жерди, поднатужившись, снимаем их с петель.

– Понесём в Нижний хутор, поставим бабке Махоре, – командует Носач.

Лишь к утру, справив всё задуманное, идём к Жеке. Там, в тёплой кухнянке, при свете керосиновой лампы, раскладываем всю свою добычу и, разделив поровну, только сейчас расходимся по домам.

На Старый Новый год, тем же составом и тем же маршрутом ходим посевать. Здесь нам хватает одной лишь колядки, которую напела Натахина мамка – тётка Васятка. Эту колядку мы разбивали по ролям, и выходило очень убедительно.

начинали всегда Натаха с Людкой, в Нижнем хуторе к ним присоединялся Носач.

вступали Кудин с Кубанцо́м, и уже вместе с Натахой, Людкой и Носачом продолжали:

Вот тут приходит черёд и за мной с Жекой и Бармалеем:

орём мы во всю глотку и разбрасываем по углам горсти пшеницы.

Но вот уже пройдены почти все дворы, уже спели с Павлом Николаевичем «Дуню» – пора возвращаться и делить заработанный куш, но тут Носач сообщает нам новость: