Вообще-то, порой поведение миссис Браудер приближалось к возмутительному. Однажды, когда я была в гостях у Элеанор, она сказала, что хотела бы оказаться на нашем с Элеанор месте и если бы не возраст и ее нынешний долг, выступала бы за право голоса для женщин и распространяла брошюры Маргарет Сэнгер в домах среднего и высшего класса. Она считала, что в этих домах должны знать реальность жизни.

– Эти женщины почему-то верят, что только бедняки страдают венерическими заболеваниями. А я могу назвать с полдюжины наших соседок, которые лечились от «женского недомогания», а на самом деле от гонореи, которую получили от своих неверных мужей, заразившихся в публичном доме!

– Мама, Господи помилуй!

Мы, девочки, необязательно возражали против подобного прогресса. Скорее, он нас просто не волновал. Далекие от политики, мы были молоды, красивы и популярны. Ни у кого не возникало желания стать феминисткой, которой мечтала быть миссис Браудер, что огорчало и разочаровывало бедную женщину.

– Но тебя-то судья никогда не третировал. Тильда говорит, ты была идеальным ребенком, – обернулась я к сестре.

– У меня в жилах течет холодная вода. Иногда слишком холодная. – Сестра нахмурилась. Мама говорила, у Марджори случались приступы хандры, она по нескольку дней не вставала с постели. Я же страдала только приступами гнева, которые обычно длились не больше нескольких минут, хотя иногда растягивались на пару часов. Тутси была «себе на уме, но в конце концов одумывалась». Тони был «чувствительным». Только Тильда удостоилась лестной характеристики – она была «исполнительным ребенком».

– Так что ты говорила? Про брачную ночь…

– Ты должна знать: есть так называемый «супружеский долг», который ты будешь выполнять вначале в первую ночь, а затем, в зависимости от мужчины, чаще или реже на протяжении всего брака. Его цель – производство потомства, но многие пары верят, что этот процесс… приносит наслаждение. – Она залилась краской. – Особенно приятным этот процесс находят мужчины, поскольку их тела устроены… ну, более подходящим для этого образом.

Я широко распахнула глаза и притворилась, что с трепетом внимаю наставлениям Марджори, которая описала мужские гениталии и их реакцию на возбуждение, затем рассказала, что мужчина делает с этими возбужденными гениталиями и как на это должна реагировать женщина. Наконец она замолчала и посмотрела на меня.

– Просто завораживающе! – воскликнула я и поджала губы, пытаясь скрыть улыбку.

На лице Марджори отразилось понимание.

– Ах ты чертовка! Ты все это уже знала, да?

– Но мне никогда не рассказывали об этом так подробно.

– Острый перец, – покачала головой Марджори.

Ничто не может подготовить непосвященных к подлинному Нью-Йорку. Сколько бы Скотт ни рассказывал мечтательно о Манхэттене, о Бродвее и Ипподроме, о готическом величии здания Вулворт – самого высокого здания в мире! – сколько бы ни уверял, что у этого города есть душа, что он сам себе закон, все это не смягчило моего состояния, близкого к шоку, когда я впервые вышла из поезда на вокзал Пенсильвания.

Последнюю часть пути мы с Марджори преодолели ночью. У нас было просторное купе с удобными полками для сна, но мне все равно снились странные сны. В самом ярком из них я умела летать. Парила над огромными полями сиреневого индейского табака, повторяя раз за разом «лобелия инфлата», и боялась, что не успею на экзамен по ботанике. Я взмывала над невероятно высокими соснами, которые чуть царапали мои обнаженные груди и живот нежным эхом прикосновения. Чтобы взлететь, достаточно было встать на цыпочки, раскинуть руки и, согнув колени, подпрыгнуть вверх. Один маленький прыжок, и я свободна. Теплый воздух плескался вокруг меня, словно успокаивающая вода в ванной.