«Его домом, – подумала я, – будет Нью-Йорк, город мечты».

Он рассказывал, как до войны его друг по Принстону Банни Уилсон жил на Манхэттене, работал репортером, делил квартиру с еще двумя мужчинами и массой книг, а вокруг суетился и дышал очарованием большой город. Скотт представлял, что будет жить как Банни, а не так, как живут в дремотном южном Монтгомери, где больше всего движений в жаркий полдень создают лопасти вентилятора на потолке.

– Ты не умираешь от радости? – спросила Тутси, обнимая меня.

– Конечно, умираю. Как же иначе?

Скотт ненадолго вернулся в Монтгомери, чтобы помочь свернуть лагерь Шеридан. Мы делали вид, будто нас не волнует, где он станет жить дальше. Большую часть времени обменивались страстными поцелуями в затаенных уголках Клуба или на заднем ряду Театра Империи под звуки какой-нибудь кинокартины. Мы шутили, что весь наш роман развивается под музыкальный аккомпанемент.

– Держу пари, Лиллиан Гиш чувствует то же самое, – говорила я.

В начале февраля в сырой серый день, когда облака неслись по небу, а ветер пронизывал до костей, мы вышли на прогулку, просто чтобы побыть наедине. На углу улиц Сейр и Милдред он взял меня за обе руки.

– Ты бы хотела приехать ко мне? В Нью-Йорке ненамного холоднее, чем здесь сегодня.

Я потрясенно уставилась на Скотта. Его лицо заливал румянец, в глазах сияла надежда.

– Это настоящее предложение?

– Я могу повторить это при свечах за ужином, если так будет официальней, но да, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. – Он опустился на колено. – Выходи за меня, Зельда. Мы будем строить свою жизнь прямо на ходу. Что скажешь?

Я оглянулась, обводя взглядом квартал, знакомые дома, табличку с именем Сейров, тротуары и фонари, деревья. Здесь я играла в салочки, каталась на велосипеде, на роликовых коньках, выдувала мыльные пузыри, а позднее прогуливалась с ребятами, которые, как и тот, что стоял передо мной, хотели сделать меня своей невестой. Я любила Скотта со всем пылом восемнадцатилетней девушки, но любила ли я его достаточно, чтобы навсегда покинуть родной дом?

Он заметил нерешительность на моем лице и поднялся с колен.

– Тебе не нужно отвечать прямо сейчас. Обдумай все хорошенько. Я буду твоим, Зельда, если ты этого хочешь.

Ночью, закрыв глаза, я увидела, что стою на перепутье… Я за городом, в деревне. Воздух неподвижен, все вокруг замерло, и я жду, когда судьба проявит себя, подтолкнув меня в том или ином направлении.

Я смотрю на длинную грунтовую дорогу, я понимаю, что если отпущу Скотта, несомненно окажусь замужем за милым порядочным пареньком из хорошей семьи, прочно укоренившейся на Юге. Я буду все той же девочкой, только вечера, в которых принимаю участие, переместятся из Клуба и отеля «Эксчендж» в гостиные и салоны.

Скажем, у моего мужа будет своя хлопковая плантация, он будет играть в гольф, охотиться и пить отличный бурбон с друзьями. У моих детей будут цветные няни, которые будут присматривать за малышами, пока я хожу по званым ужинам с подругами и планирую такие же общественно-культурные мероприятия, в которых сама участвовала все эти годы. Я знаю эту жизнь, ясно вижу ее, люблю ее так, как люблю свою семью, понимаю ее и на самом деле совсем не хочу менять.

Глядя на дорогу в противоположном направлении, я вижу жизнь, которую мне предлагает Скотт, – он обрисовал ее в конце нашей прогулки. Она даже более непредсказуема, чем погода в Алабаме по весне.

Для начала он отправится в Нью-Йорк, где найдет какую-нибудь работу в литературном бизнесе, которая сможет прокормить нас обоих, и тогда пошлет за мной. Подыщет нам свой уголок – квартиру, маленькую и старую, но уютную. Как-нибудь – он говорит, что с моей помощью, – издаст свой роман и займет положенное место в ряду лучших писателей современности. Мы будем вращаться в кругах литераторов и его друзей по Принстону, которых, в этом он не сомневается, я сочту восхитительными. Рано или поздно мы заведем детей. А до тех пор сможем упиваться развлечениями, которые оба обожаем: музыкой и танцами, пьесами и водевилями. Это будет приключением – слово, которое всегда манило нас обоих.