Рис. 45. Лето 1953 года. Справа налево: автор, сестра Ольга, брат Михаил

Судя по возрасту персонажей, фото датируется тем самым «холодным летом 53-го». Автор – с палочками. Это обломки дранки, которую пилили на лесопилке возле ручья. Фишка состояла в том, чтобы длинной ударить по короткой и отправить её в недолгий полёт. У Мишки тоже такие есть, но он их за спину спрятал. Мяч в кадре волейбольный, потому что Фотограф ошивался, как и положено деятелю культуры, возле клуба, где в тот момент играли в волейбол. Мяч откатился к сестре, и та не захотела его отдавать, поэтому он сыграл роль аксессуара. Наряды явно парадные: фирменные штаны с проймами на пуговицах придают залихватский вид, а высокое социальное положение учительских детей подчёркивается новыми магазинными кепками. Рубашки и платье, полагаю, тоже мамой сшиты. Обуви по сезону джентльменам до школы не полагалось. В совсем сырую погоду надевались галоши. Забор в качестве задника придаёт кадру устойчивость и натурализм.

Клуб играл важнейшую роль в моей жизни. Во-первых, там показывали кино. Это «важнейшее из искусств» (В. И. Ленин), а если точнее, то из средств пропаганды, было единственным окном в большую жизнь. Правда, тогда в кино всё больше стреляли и побеждали, поэтому нас интересовал один, но главный вопрос: это наши или немцы (как вариант – красные или белые, которые тоже были не наши). Были ещё фильмы про рабочий класс и трудовое крестьянство, но они не производили сильного впечатления за недостатком жизненного опыта. Правда, и когда этот опыт появился, тоже. Исключения, впрочем, были – о них тоже позже. Зал был маленький, предоставлять сидячие места детям было непозволительной роскошью, поэтому детвора сидела на полу или стояла на коленях прямо перед сценой, за которой висела обычная простыня в качестве экрана. Вначале фильмы были на плёнке 16 мм и весь фильм умещался на двух бобинах, поэтому пауза на перезарядку плёнки была лишь одна, посредине. Потом перешли на 35 мм, частей и пауз между ними стало гораздо больше. Иногда рвалась плёнка или пропадал свет, тогда можно было свистеть киномеханику, но с этим вполне справлялись взрослые. Родители в кино, в общем-то, не ходили. Во всяком случае, семейных походов точно не было. Да и нас могли не пустить за провинность, в этом случае отец требовал извинений. Мишка, как оппортунист, ныл: «Прости, папа!». Я стоял насмерть и получал своё лишь когда Мишка начинал ныть и за меня тоже – не одному же идти.

Во-вторых, в клубе была библиотека, это было гораздо важнее «важнейшего из искусств». Тут я впервые разошёлся с товарищем Лениным, хотя и бессознательно. Один великий писатель хорошо понимал, что крикнуть: «А король-то голый!», может лишь ребёнок.

Отец утверждал, что читать я научился раньше, чем говорить. Во всяком случае, не умеющим читать я себя не помню. Научился чтению я вряд ли тем летом 53-го, скорее всего это случилось следующей зимой. Мишке тогда исполнилось шесть и его учили перед школой. Вместе с ним научился и я. Родители этому не обрадовались и книг мне не давали, но в доме были газеты. Вот это я уже помню, как ползал по расстеленной на полу странице и читал заголовки: «Со-вет-ска-я Баш-ки-ри-я», «Тру-же-ни-ки се-ла». Смысл был неважен, да его в тогдашних газетах и не было, важен был сам процесс.

Так я стал читателем. Читал, как говорят, запоем. Конечно, всю поселковую библиотеку я не осилил, но выбирал книги потолще, тонкие слишком быстро заканчивались. Сейчас уже и не вспомнить всю ту советскую лабуду, какой были заполнены библиотеки, но были книги и достойные. Помню три толстенных тома сказок, каждая из которых была напечатана трижды: на русском, украинском и белорусском языках. Поскольку я тогда и русского-то толком не знал, они для меня были почти равноценны. «Приключения Незнайки» – настоящий шедевр. Возможно, автомобиль Винтика и Шпунтика, работавший на газированной воде, и сделал меня инженером. Большое впечатление произвела повесть Горького «Детство», уж очень похожее на моё. Недостатком раннего чтения было то, что ударения в словах я ставил по своему восприятию, и всю жизнь меня в этом поправляли. Это заметил за собой и писатель В. В. Вересаев. Слова надо узнавать из живой речи.