В-четвертых, М. Ф. Владимирский-Буданов, исследуя проблемы происхождения древнерусского государства, сделал вывод, что «князья-варяги застали везде готовый государственный строй»[198]. Ведь народное вече, избиравшее князей известно у славян с незапамятных времен[199].
В-пятых, восточные славяне издревле связывали свое бытие с определенной территорией. В Повести временных лет отмечается следующее: «прозвались именами своими от мест на которых сели… Посилившиеся в лесах – древляне, по реке Полота – полочане… по Бугу – бужане»[200] и т. д. Таким образом, «основанием древнерусского государства служат не княжеские и не племенные отношения, – пишет М. Ф. Владимирский-Буданов, – а территориальные»[201], так как старший город с пригородами представляет собой самодостаточную поземельную общину. Варяги же не установили нового территориального деления государства, оно возникло на много раньше, поэтому время его происхождения «должно быть отнесено к эпохе доисторической»[202]. Более того, заселяя новые земли, восточные славяне не воевали с местным фино-угорским населением, поскольку не завоевывали, не захватывали их полей и лугов, а осваивали новые, девственные, осушая болота и выкорчевывая леса. Занятие земель «происходило общим движением, постепенно, шаг за шагом, а не одновременным действием завоевания»[203]. Освоение труднодоступных земель требовало много времени, труда и ума, но зато проходило без войн, «без раздражения туземцев». В ходе подобной колонизации сохранялось племенное единство (освоить трудные места можно было только сообща), язык и «собственное представление о праве». Отсюда В. Н. Лешков сделал вывод, что на русской земле осели не отдельные лица, захватившие в собственность земельные участки, а целый народ, который «стал называть эту землю своею, русскою землею»[204]. Так, единство этнографическое превратилось в единство земское, где преобладала общность с первой минуты оседлости[205].
В-шестых, история России не знает скандинавского права и его институтов. «В отличие от других славянских народов, пишет Н. В. Акчурина, – русский не допускал чужеземного порабощения ни в каких вопросах жизни»[206]. Даже в трудные годы раздоров и междоусобиц, когда русский народ вынужден был платить позорную дань степным кочевникам, он оставался самостоятельным и свободным в выборе пути и принятия решений[207]. В этой связи Н. И. Крылов был убежден, что непобедимость, «нерастворяемость» русского народа обусловлены свойствами национального духа, а именно: его могуществом, целостностью, несокрушимостью. Данные свойства духа обусловлены единством земли и народа[208]. Русский историк С. А. Гедеонов, применяя метод историко-лингвистического сравнения доказал, что Н. М. Карамзин, В. Н. Татищев и др. норманисты ошибались, считая юридические термины «вира», «тиун», «гридин» и т. п. шведскими[209]. К примеру в хорватском языке «вира» рассматривается в качестве вольной оценки, а «завирить» – значит обязать задатком. Купцы Дубровника в XII–XIV в. в суде «веровали», т. е. обвиняли нерадивых должников, фактически говоря о «вире», как о виновности. Ещё в XIX в., в Черногории (весьма далёкой от Шведции) существовал обычай откупаться за убийство – «послать на веру»