Маргарет даже не сняла чепец, разглядывая особняк, и не разглядела всех станков. Гостиная и кухня находились внизу, а среди трёх комнат наверху кабинет был настолько мал, что предшественник Гэвина мог прикасаться к стенам, не меняя положения. В каждой комнате, кроме комнаты Маргарет, были кровати с длинными крышками, которые закрывались, как ставнями, но одна находилась в центре или сравнительно открыто, с резьбой по дереву, вроде надгробного орнамента. Если бы в доме водились дети, то им бы нравилось, прислонив доски закрытой кровати к комоду, играть на них, скатываясь как с горы.

Но в особняке уже много лет не было детей. Тот, по чьим стопам Гэвину предстояло пройти тернистый путь, овдовел через три месяца после женитьбы. Он был скупым человеком, когда приехал в Трамс, но и таким великодушным, когда уезжал, что я, зная, что во всём мире есть добро, благодаря милым душам, которых я встретил в этом уголке, всё же не могу надеяться, что многие так же близки к Богу, как он. Самое радостное в мире – это то, что немногие из нас опускаются до самого дна, самое печальное то, что, обладая такими способностями, мы редко поднимаемся выше. Из тех, кто заметно выделяется среди своих товарищей, я знал очень немногих: разве что мистера Карфрэ да пару-тройку дам.

Гэвин увидел лишь очень хрупкого старенького священника, уже пошатывающегося при походке, словно его ноги ударялись о камни. Завтра он собирался отбыть на родину, но зашёл в особняк, чтобы пожелать своему преемнику помощи Божьей. Незнакомец показался Маргарет столь грозными, что та наблюдала за ним лишь из окна.

– Никогда не забывайте о Боге, мистер Дишарт, – говорил старик в гостиной. Затем добавил, как будто просил слишком многого, – Пусть ты никогда не отвернёшься от Него, как я частенько в Ваши годы.

Когда этот престарелый служитель с прекрасным лицом, которое Бог даёт всем, кто любит Его и следует Его заповедям, рассказывал о своей молодости, он с тоской оглядывал выцветшую гостиную.

– Это похоже на сон, – сказал он, – Когда я в первый раз вошёл в эту комнату, у меня возникла мысль, что я срублю вишню, которая загораживает свет, но, похоже, она меня переживёт, а я так и состарился в поисках топора. Кажется, только вчера я был юным служителем, мистер Дишарт, а завтра и Вы состаритесь и будете наставлять своего преемника на прощанье, – и он перевёл взгляд на взволнованное лицо Гэвина, – Насколько Вы молоды, мистер Дишарт?

– Мне почти двадцать один год.

– Двадцать один! Ах, дорогой сэр, Вы не представляете, как это мало для меня. Двадцать один год! В этом возрасте мы вновь переживаем детство, а ещё когда поседеем и переложим всю свою ношу на Господа. Молодёжь щедро говорит об освобождении стариков от их бремени, но у стариков тревожится сердце, когда они видят бремя на спине у молодых. Позвольте мне сказать Вам, мистер Дишарт, что сейчас я бы простил многое из того, с чем едва справлялся в зрелом возрасте. Я думаю, Сам Бог очень хочет дать в двадцать один год новое детство.

– Боюсь, – с тревогой сказал Гэвин, – Что выгляжу я ещё моложе.

– Я думаю, – ответил мистер Карфрэ, улыбаясь, – Что душа Ваша намного моложе Вашего лица, и это прекрасно. Бесполезные люди – это те, кто не меняется с годами. Многие взгляды, которых я придерживался в своей юности и на протяжении долгих лет после теперь причиняют мне боль, и я уношу воспоминания о ошибках в Трамсе, совершённых на всех этапах моего служения. Когда становишься старше, узнаёшь, что жизнь – долгий урок смирения, – он сделал паузу, – Надеюсь, – нервно добавил старик, – Что Вы не поёте «Парафразы»