На этом можно было бы поставить точку, но прежде я в нескольких словах расскажу ещё об одном эпизоде, который случился после нашего возвращения из Улан-Батора. В один из вечеров дед вернулся с работы в каком-то странном настроении, а когда мы все вместе – он, я, и бабушка – сели на кухне ужинать, дед как-то озорно посмотрел на меня, а потом обратился к бабушке:

– Знаешь, Вера, а мы ведь, оказывается, неправильно воспитываем внука! Оказывается, я подаю ему очень плохой пример: в его присутствии я едва не спровоцировал международный скандал, на торжественном банкете оскорблял товарищей из Монголии! Чтобы погасить конфликт, сотруднику совецкого торгпредства, – дед снова хитро посмотрел в мою сторону, – сотруднику советского торгпредства пришлось вмешаться!

– Да что ты такое говоришь, Геннадий?! – бабушку, казалось, слова деда испугали не на шутку.

– Да, да! – дед уже откровенно веселился, – сегодня в Главке мне шеф показал анонимку, которая пришла из Улан-Батора – там чёрным по белому так и написано: «…вёл в присутствии несовершеннолетнего внука провокационные разговоры, принижающие значения совецко-монгольской дружбы и сотрудничества» – ну, это про тот случай, на банкете, я тебе рассказывал…

– И что теперь? – в отличие от деда, бабушке всё ещё было не смешно.

– Да ничего теперь! Поржали с шефом! Ты же знаешь Виталий Иваныча: неужели ты думаешь, что он стал бы этому делу какой-то ход давать?… Анонимка – у меня на работе, в столе, завтра захвачу… Хорошо, хоть не написали, что мы с министром на пару Ромку пытались спаивать, – и, вновь озорно глянув на меня, закончил: – Ты всё понял, Ромоон-нойон? Делай выводы! – и рассмеялся.

Выводы я, конечно же, сделал: ну кто ещё мог стукнуть на дедушку, написать на него анонимку, кроме того сотрудника торгпредства, который сидел рядом с нами на этом банкете, и к которому дед обратился с неосторожной фразой. Только он! – больше-то и некому! Паркетный шаркун…

Или, может быть, монголы? Вряд ли. Среди них паркетных шаркунов я тогда не наблюдал. И вообще: зачем монголам паркет, когда есть юрта?…

Во втором классе я увлёкся собиранием монет – нумизматикой. Это hobby, которому я остался верен и по сей день, сочетало в себе всё то, что меня интересовало: ведь монетки, которые я выменивал, которые мне дарили, а чуть позже – и те, которые я покупал – все они были либо из тех дальних стран, о которых я читал в своих книжках, либо из того «старого мира», к которому у меня ещё тогда возникла какая-то подсознательная симпатия. Словно волшебная музыка, звучали для меня названия дальних стран – Гернси, Тринадад и Тобаго, Острова Кука, Гвиана, Уругвай, Доминика, Мадагаскар – а монеты, которые каким-то чудом попадали оттуда сюда, «за чертополох», были реальным подтверждением того, что эти дальние страны – не выдумка…

Свою самую-самую первую монету я нашёл в песочнице, в которую домоуправление каждый год в начале лета привозило полную машину влажного речного песка. Вот в этом песке я и нашёл свой самый-самый первый коллекционный экземпляр – массивный серебряный кругляш 1847 года, на котором на одной стороне значилось: «Монета Рубль», а на другой был изображён коронованный Имперский Орёл. Вовка Рыжий, увидев мою находку, решил, было отнять монету у меня «по праву старшего» – но я вцепился в неё намертво! – и тогда Рыжий, видя моё упорство, тоже принялся разгребать песок в том месте, где я нашёл свою монету… и, представьте себе, тоже нашёл, и даже не одну, а две: серебряный полуполтиник и чеканившуюся для Царства Польского монету с двойным номиналом – 3/4 рубля и 5 злотых. Рыжему повезло больше: те монеты, которые достались ему, были более редкими и ценными – но «подсел» с тех пор на нумизматику не он, а я. Через двадцать лет, кстати, он принёс мне обе этих монеты, и продал их мне по цене двух бутылок водки, которые мы с ним и выпили под воспоминания о нашем детстве и наших тогдашних приключениях – а найденные им монеты получили с тех пор «постоянную прописку» в моём собрании.