У юного корсиканца не было ни того, ни другого. С первого же дня его пребывания в школе однокашники стали насмехаться над его неряшливым видом, странным именем (его снова стали называть Соломой в носу) и плохим произношением.

Но еще больше они издевались над его бедностью, и дело дошло до того, что, доведенный до отчаяния, он попросил забрать его из училища.

Мать выслала ему немного денег, но при этом пригрозила отказаться от него, если он не выбросит эту блажь из головы. Наполеоне деньги взял. Но что значили эти жалкие гроши по сравнению с теми суммами, какие получали из дома его однокашники…

Насмешки не прекращались, и ему пришлось отстаивать свое право оставаться человеком с помощью кулаков. Издеваться над ним стали меньше, но ближе он никому не стал, и его убивала та несправедливость, с какой был построен этот жестокий мир, в котором процветали лишь те, у кого были громкое имя и деньги. Особенно тяжело ему было в праздники, когда ребята получали из дома роскошные посылки и устраивали складчину.

Вот и сегодня они собирались пировать всю ночь напролет. Наступал последний год их пребывания в училище, и молодые люди не скрывали своего восторга. Оно и понятно! Еще немного, и прощай латынь, исторические даты, и да здравствует свобода!

Из залы донесся очередной взрыв хохота. Наполеоне поморщился. Да, как видно, ничего не поделаешь. Каждому свое! Одним – веселье и шампанское, ему – тяжкие раздумья и одиночество даже в новогоднюю ночь.

– Да брось ты свои книги, Набули! – послышался у него за спиной не в меру возбужденный голос. – Пойдем к нам!

Наполеоне повернулся и увидел Фовеле Бурьенна, высокого широкоплечего юношу с открытым и симпатичным лицом.

– Нет, – покачал головой он, – не хочу…

– Ты меня обижаешь, Набули! – продолжал настаивать слегка опьяневший Бурьенн. – Я припрятал бутылочку вина, а ты отказываешься отпраздновать со мною Новый год!

Наполеоне мало тронула просьба приятеля, но ему вдруг до боли захотелось оказаться в залитой весельем и светом зале, где ярко горели свечи и звучал громкий смех, и, к великой радости Бурьенна, он направился к двери.

Появление великого завторника было встречено одобрительным шутками, и только Эжен д` Илет, рослый парень с несколько грубоватыми для аристократа чертами лица, не проявил ни малейшей радости при виде своего заклятого врага.

Он отчаянно завидовал блестящим способностям корсиканца и стремился занять его место капитана училищного батальона. Они дрались много раз, и почти всегда д`Илет оказывался бит. Он был сильнее корсиканца, но ему не хватало той самой твердости духа, которая, в конечном счете, и делала человека победителем.

В другой день он вряд ли бы осмелился задевать отчаянного корсиканца, но слишком много было выпито, и бродившее в нем вино придавало ему смелости. Хорошо зная по опыту, как вывести из себя эту ненависную ему Солому в носу, он попросил наполнить бокалы шампанским и провозгласил очередной тост.

– Я предлагаю, – громко сказал он, – выпить за нашу великую Францию! Ура!

Тост был встречен восторженными криками, будущие офицеры быстро осушили бокалы, и только Наполеоне не притронулся к вину. Д`Илет неприязненно взглянул на него и наткнулся на так выводивший его из себя презрительный взгляд голубых глаз.

– Ладно, – насмешливо признес он, – если ты не хочешь выпить за Францию, то выпей за своего отца! Может быть, тогда твой полицейский крючок расщедрится и вышлет тебе денег на кусок пирога!

Едва он произнес эти слова, как царившее в зале оживление стихло, и стало слышно, как потрескивают свечи и где-то далеко бьют часы. Все взоры были устремлены на Наполеоне, никто не сомневался в том, что он поднимет так неосторожно брошенную ему сейчас д` Илетом перчатку. И он поднял ее!