Сюжет ее прост и кажется почти сюрным. На крейсер, команда которого подвержена анархистским настроениям и представляет собой, скорее, банду, является комиссар, командированный Смольным. Его задача – сделать из оравы уставших от войны и шалых от безнаказанности людей полк, способный сражаться с белыми. И без того трудная задача осложняется двумя обстоятельствами. Первое: комиссар – молодая женщина, которую «братва» всерьез не хочет воспринимать. Как удается ей отстоять себя и себя же поставить – см. одну из цитат ниже. Второе обстоятельство: банда – по-своему коллектив, руководимый местным авторитетом, идейным анархистом Вожаком и его подголоском Сиплым. Конечно, большинство матросов сохраняет внешнюю самостоятельность по отношению к неформальному лидеру. Таков молодой, но бывалый моряк Алексей. И все же власть Вожака, опытного интригана-манипулятора, на корабле непререкаема. Найдет ли Комиссар – молодая женщина – общий язык с командой? Вопреки всему Комиссар смогла воспитать из этих людей настоящий революционный полк, своей смертью еще больше сплотив их, сделав еще сильней, еще боеспособней…

Агитка, скажете вы. Да, безусловно, Вишневский очень четко, даже прямолинейно расставляет здесь смысловые акценты. Он и не прячется за ширмы «реалистической пьесы». Тесны, малы ему эти ширмы – вот почему ремарки в его трагедии развернуты порой в стихотворения в прозе. Опирался он тут на широчайший круг источников: от революционной поэзии своего времени до классиков античности. Благодаря опыту последних он вводит своеобразный «хор» в лице ведущих – как бы ставших монументами двух бойцов отряда, которые обращаются непосредственно к потомкам.

Перед нами памятник героической эпохе, но типажи, конфликты автор брал из реальной жизни. Такие комиссарши, усмирявшие революционное море, вводившие его в берега политической целесообразности (как ее понимали большевики), известны истории. Найдите биографии Ларисы Рейснер и Александры Коллонтай.

«Оптимистическая трагедия» стала едва ли не главной, фирменной пьесой советского театрального репертуара, но, кстати, современники не сразу приняли ее. В числе критиков был и М. Горький.

«Второй. …Жизнь не умирает. Люди умеют смеяться и есть пищу над могилами ближних. И это прекрасно! «Будьте бодрей! – просили бойцы, погибая. – Гляди веселей, революция!» Полк обращается, сказал я, к потомству. Он избавляет вас от поминок. Он предлагает молча подумать, постигнуть, что же, в сущности, для нас борьба и смерть».

«Алексей. …Нет, ты мне скажи, что это теперь значит хорошо?

Вайнонен. Ну, потом, лет через несколько…

Алексей. …Ну, ладно, допускаю, всем будет хорошо. И тем, которых убьют?

Вайнонен. Тем будет вечная память.

Алексей. Спасибо, утешил.

Вайнонен. Это совсем не смешно, и ты дурак!.. Кто погибнет, так погибнет, черт его дери, первый раз по-человечески… А то как мясо, убоина, потроха, по две копейки шли…»

«Полуголый матрос. Н-но… У нас не шутят. (И он из люка кинулся на женщину).

Комиссар. У нас тоже.

И пуля комиссарского револьвера пробивает живот того, кто лез шутить с целой партией. Матросы шарахнулись и остановились.

Ну, кто еще хочет попробовать комиссарского тела?.. Вот что. Когда мне понадобится, – я нормальная, здоровая женщина, – я устроюсь. Но для этого вовсе не нужно целого жеребячьего табуна».

«Вожак… Она хорошей выделки. Вот по глазам чувствую – она поймет. В ней жилка для анархизма есть… Решительная».

«Вожак. …вот объясни, что получается: отдаем мы свои головы? Отдаем. Но выходит странно: партия твоя… ставит людям, которые за нее головы отдают, какие-то условия. Это что же, как же? Комиссар: Очень просто. Знаем, куда и как идти… Алексей. Вы, может, нас и умирать учить будете? Комиссар. Придется – увидим».