Сергей, сидевший напротив, стучал зубами.

– Это потому, что долго в воде возились. Сначала коней купали, потом раков ловили. Примерно час и вышел. Как бы не заболеть.

– Как там раки? Я крапивы чистой нарву, – сказал вернувшийся Санька.

– Ну да, кто же ещё? – развёл руками Василь, – ты у нас по ней спец.

Вот на траве толстым слоем расстелили свежую «зелёную скатерть». Санька надел дежурные рукавицы и снял ведро с костра. Аккуратно сливая воду, ошпарил крапиву, слил остальную в сторону, придерживая раков веточкой, чтобы не вывалились, затем резко перевернул его на импровизированный стол.

– Погоди, не убирай, – сказал, потирая ладони, Василь, – пусть травяным душком возьмутся.

Подняли ведро. Ярко-оранжевые раки рассыпались горкой, и в воздух поднялся душистый пар. Есть захотелось как после годового поста, молодой, растущий организм требовал пищи. Сергей схватил горячего рака, стал подбрасывать его как картошку, пытаясь остудить. Глядя на это, Санька с Василём тоже взяли по одному раку правой рукой за усы, а левой за «пёрышки» хвоста и, синхронно встряхнув, улыбнулись друг другу.

– А я малого брательника своего учил в часовых играть, – сказал Коля, держа рака за красные усы.

– Как это?

– Он вяжется за мной постоянно, вот я его в караул и поставил, сарай охранять. Говорю ему, смотри, мол, пост никак покидать нельзя. Расстреляют, и всё тут, дело-то ответственное. А если до ветру там или попить, то кричи секретный пароль – «керогаз». Я тогда подойду и сменю тебя.

– И как, получилось?

– Получилось. Я про него уже и думать забыл. Мать в хату зашла и спрашивает: чего это у тебя малой дурниной орёт и никого к себе не подпускает? Я к нему, а он горланит: керогаз, керогаз по-большому.

Василь даже поперхнулся от смеха, представив эту картину.

– Ладно. Раки хороши, – сказал Санька, поднимаясь и отряхивая колени, – время к вечеру, завтра дел много, нам с Василём разнарядка на кузню с утра.

Утром Санька и Василь вошли в кузню, там Пашка, крепкий, коренастый парень семнадцати годов, работал средним молотом по раскалённому зубцу от бороны, оттягивая заострённый конец.

– Здорово, братан, – поприветствовал его Василь, – а дед Наум где? Ты один здесь?

Тот продолжал работу, не обращая внимания на вошедших, затем кинул готовый зуб в носилки к остальным таким же.

– Дед Наум на родину ушёл, – ответил он, подойдя к печи, взял из неё клещами очередную раскалённую заготовку и стал рассматривать.

Санька в лёгком недоумении приблизился к Василю.

– На какую родину? Он же цыган у вас, – спросил он шёпотом.

Василь не успел ответить.

– В степь. Отдыхает он так, – Пашка воткнул заготовку обратно в угли и обернулся к пришедшим, вытирая руки о тряпочку, – он, когда устаёт от всех, берёт курицу и жарит её за селом на костре. Потом возвращается спокойный и дружелюбный. Бабушка шутит: на родину съездил.

Санька засмеялся.

– Чего ржёшь? Пойдёмте во двор, фронт работы обрисую.

Парни вышли вслед за Пашкой, который подвел их к огромной куче металлолома.

– Вот это всё разобрать надо и ко мне. Выпрямлять, оттягивать, готовить, в общем, к работе.

Рядом, сначала тихонько, а затем всё громче по мере приближения, послышался скрип велосипеда. Дед Мирон, сельский почтальон, удручённо уставившись на дорогу и что-то бурча себе под нос, подъезжал к кузне. Левую ногу он потерял в боях Первой мировой, её заменял торчащий из штанины железный протез. К левой же педали велосипеда был привязан свинцовый груз. При помощи этого нехитрого приспособления дед Мирон довольно резво колесил даже по тропинкам.

– Бросайте работу, хлопцы, идите сюда.