– Ну, как говорится, было предложено, – равнодушно среагировал на отказ жлоб. – Соня, рассчитайся. Мужики, заканчивайте дымить, времени в обрез.

– Спасибо вам, мальчики, – тетка порылась в висящей на шее, наподобие кондукторской, дамской сумочке и извлекла из нее два яблока. – Держите. Это тебе. А это тебе, мальчик. Настоящие крымские. Угощайтесь на здоровье.

– Ааа… Э-эээ… А деньги? – опешил Санька.

А Юрка так и вовсе закашлялся, подавившись негодованием.

– Ай-ай! Мальчики, как вам не стыдно? Вы же пионеры! Тимуровцы!

– Яблоки по нынешним временам тоже денег стоят, – назидательно откомментировал жлоб. – И немаленьких. Командир, все, поднимай борт, уезжаем. Соня, забирайся в кабину.

Решение родилось мгновенно.

Впоследствии Юрка сам себе не переставал удивляться: как он вообще умудрился сподобиться на такое?

Возможно, предпосылкой послужила утренняя подлая издевка Петьки Постникова. Ведь Юрка твердо знал, что, останься отец жив, то обязательно, даром что инвалид, оказался бы в эти грозные дни там, где труднее всего. Уж он-то не стал бы отсиживаться в тылу.

– Дяденька, подождите закрывать, – невинно обратился Юрка к водителю. – Я, кажется, там у вас кепку обронил.

– Так ищи быстрей, – проворчал тот, подсаживая паренька в кузов.

Оказавшись возле стоящего у самого края ящика с люстрой, Юрка, делая вид, что осматривается в поисках мифической кепки, как бы ненароком присел на одну из коробок, усиления толчкового движения ради упершись спиной в другую. После чего, дерзко вперившись взглядом в тетю Соню, выкрикнул:

– Тимуровцы – они семьям героев помогают. А не шкурникам, которые со своим барахлом из Ленинграда драпают.

На последних словах он, распрямляясь пружиной, толкнул обеими ногами ящик, и тот, выпав из грузовика, с оглушительным, переходящим в жалобный колокольный перезвон хрусталя, с грохотом шваркнулся об асфальт.

Немая сцена длилась не более пары секунд. А затем Юрка, рискуя приземлиться на остатки былой роскоши и переломать конечности, спрыгнул с грузовика и, крикнув: «Санька! Атанда!» – бросился со двора. Обалдевший приятель, выказав завидную реакцию, но, скорее, движимый банальным инстинктом самосохранения, сиганул следом.

Взревевший жлоб, углядев валяющийся на полу кузова кривой стартер, схватил железку и запоздало стартовал за мальчишками, оглашая двор истошным:

– УБЬЮ ПАДЛУ!!!

Проскочив цепочку дворов, приятели выбежали на Лиговский проспект и, не сговариваясь, метнулись в разные стороны: Санька кинулся к Московскому вокзалу, а Юрка припустил в направлении особняка Сан-Галли. Выскочивший следом жлоб кинулся за вторым, проявив неожиданную для его возраста и комплекции прыткость.

Немногочисленные прохожие в изумлении отшатывались в стороны, уступая пространство лихой погоне, и с любопытством оборачивались.

Картинка, что и говорить, интриговала: во всю прыть улепетывающий подросток и несущийся за ним с железякой наперевес взрослый – с виду солидный, но при этом несолидно вопящий мужчина.

Возле перекрестка с Кузнечным, привалившись спиной к афишной тумбе, стоял гопницкого вида пацан, на вихрах жестких волос которого торчала кепка-трехклинка – обязательный атрибут аборигенов из числа лиговской шпаны. По виду был абориген немногим старше Юрки, но зато на целую голову выше.

Пацан лениво лузгал уже проходившие по разряду деликатеса семечки и, наблюдая за надвигающейся в его сторону движухой, то ли из чувства солидарности, то ли просто хохмы ради решил пособить преследуемому пареньку. И когда в метре от него пронесся Юрка, выждав паузу, ловко подставил ногу бегущему следом разъяренному мужику.