Отодвинув кресла и стол прочь, расставив на полу блюда со сластями, они сели на ковер по-турецки, друг напротив друга. Филипп с довольным видом положил череп перед собой, поднял взор на юношу и ласково ему улыбнулся.

В кабинете отчего-то сделалось невероятно душно. Выпитое шампанское ударило Саше в голову – так быстро и сильно, словно специально выжидало момент.

Саше вдруг стало до дрожи жутко от взгляда Филиппа. На единое мгновение ему почудилось, что он смотрит в глаза собственного отражения.

Легкая боль сдавила Саше виски, он на мгновение зажмурился и повалился на ковер в странном подобии сна или обморока.

Филипп мгновенье-другое удивленно смотрел на спящего юношу. Затем, чуть приблизившись, он склонился, пристально вглядываясь в Сашино лицо. «Красивый мальчик», – думалось ему. Впрочем, юноши этого возраста редко бывают некрасивы или лишены обаяния.

Нет! Что-то другое, не только и не столько красота, виделось ему в этом облике.

Он осторожно провел рукой над лицом юноши, не касаясь кожи, чуть шевеля пальцами, будто грея их над бьющимся, горячим огнем свечи. Затем он приблизил и свое лицо к его, не то согреваясь тем же теплом, не то прислушиваясь к его дыханию.

– Обычный темноволосый ангелок, – произнес он, наконец, будто подводя итог исследованию.

– Простите, мистер Лорел! – Саша вскочил так резко, что чуть не врезался головой в лицо Филиппа. – Я пропустил начало вашей истории? Я надолго заснул?

– На секунду, не больше.

– Сам не знаю, как такое получилось. Это все шампанское! Квасок таможенный…

– В кабинете порядком душно. Погодите…

Филипп поднялся, подошел к окну и открыл узкую форточку, расположенную у самого подоконника. Рядом он зачем-то положил череп и тот словно уставился на улицу, грустный, неподвижный и беспомощный. От свежего прохладного ветерка, потянувшегося в комнату, Саше быстро стало легче. Сам Филипп тоже отчего-то стоял, тревожно переводя дыхание.

– Мистер Лорел, все в порядке?

– Да! Да, mon cher. О чем это я? Ах да! Страшная история…

И он снова говорил словно бы чужими словами.

***

«Это случилось во времена очень давние, когда земля, ныне зовущаяся Египтом, носила иное имя – Кемет.

Купец и торговец Маи в свое время оставил Фивы вместе с большинством людей, стремящихся жить в столице. С собою он привез свою дочь – Ренефер. Жена его умерла при родах, и ребенок был для него величайшим сокровищем. Он заботился о ней и воистину лелеял ее, будто садовник – царскую розу.

Во времена религиозной смуты Ренефер была еще совсем ребенком и не знала иной родины, кроме новой столицы и иной веры, кроме веры в солнечного Атона.

Годы шли, ускользали, словно воды Великого Хапи, в вечность. И Ренефер расцвела благодарным цветком, превратившись в настоящую красавицу, оправдав свое имя.3 Когда ей минуло пятнадцать лет, и по восточным меркам она превратилась в зрелую молодую женщину, настало время подумать о замужестве. Многие знатные люди, с которыми Маи состоял в добрых отношениях, делали ей предложения, но всем отвечала отказом капризная красавица, а отец не противился желанию дочери.

В ту пору умер от лихорадки помощник и писец Маи. Он был хозяину еще и давним другом, и оттого еще придирчивей выбирался новый. Наконец, когда бумаги и дела пришли в полный упадок, и ждать дальше было нельзя, он нанял смекалистого и способного юношу по имени Тао.

Юноша был красив и сразу приглянулся Ренефер. Чувства ее оказались взаимными: каждое утро он клал на столик у ее кровати белую розу. Конечно, это все не укрылось от внимания отца, который не препятствовал подобному развитию событий, но и выдавать дочь за небогатого, незнатного юношу тоже не собирался, а просто позволял пока эту игру в любовь, воспринимая ее не более, чем забаву. О, как же он ошибался! Если б он наперед знал, какую роль сыграет этот юноша в жизни его драгоценной дочери, одни боги ведают, как бы он поступил. Убил бы он его или пал перед ним ниц, проклял бы навеки или благословил? Однако ему так и не суждено было этого узнать.