Искала глаз знакомый блеск и радугу улыбки,
           листая судеб дивные картинки
И понимая, что всему черёд,
Удерживая грусти томный вздох,
Ты понимала, что не та тропа,
К которой ты так долго шла.
Ты обожглась собственной игрой,
Приблизив незнакомца пред собой,
Не разобрав, не разглядев его сполна,
Доверив душу, нежности ждала.
Надежда эта окрыляла быт
И мотыльком порхала в днях твоих.
Не видя глаз, писала строки ласки,
Не зная сердца, отдала своё,
Разлука стрекозой летала,
Оставив то, что не твоё,
Любовь не может стать привычкой,
И, открывая телефона календарь,
Ты время за чужой игрою теряла,
Не замечая настоящий кайф.

Ирина Коваленко

Марсик


Марсик совершенно обнаглел. Как он был хорош, когда сынишка принёс его, крошечного, завёрнутого в клетчатый шарф, домой. Пушистый комочек серебристого цвета. Можно ли было отнять его у мальчишки, который получил такой подарок от одноклассницы?

Но всё хорошее быстро проходит. Из маленького комочка Марсик превратился в огромного котяру, метящего углы так, как ему хочется, и когда хочется. Ему было совершенно наплевать на кошачьи наполнители и прочую ерунду, к которым его терпеливо приучали хозяева. Иногда только Николай Гаврилович, глава семьи, заставлял устыдиться домашнего монстра, и он царственно шествовал в ванную комнату, запрыгивал в раковину и в неё справлял свои простые кошачьи нужды.

Жена Гавриловича долго металась между любовью к сыну и вонью в квартире. Но Марсик не оценил её терпения, а начал с нею воевать, видимо вообразив, что своим именем имеет отношение к богу войны, однако это только ухудшило его положение на семейном фронте.

После очередных разодранных колготок и ползания на коленках по всем углам их небольшой квартиры Татьяна Петровна взмолилась:

– Коля! Больше не могу! Сделай что-нибудь, завези ты его куда подальше!

– А как же сын?

– Сейчас он на каникулах у бабушки, а когда вернётся, скажем: сбежал, мол, Марсик наш.

– Суровая ты женщина, Татьяна. Это же домашняя животина, как же он будет без нас?

– Подберёт кто-нибудь, купится на внешний холёный вид. Заранее жалко мне этого несчастного.

Николай Гаврилович был непростым человеком. Он мог, подобно птице, летать в небе, потому что работал пилотом в нашем авиаотряде, и на своей быстрокрылой ласточке бороздил просторы страны в разных направлениях.

– Ладно, отвезу в аэропорт, там хоть с голоду не помрёт. Местных кошачьих красавцев подкармливают сердобольные буфетчицы.

Их попытка не увенчалась успехом. Вечером того же дня Татьяна Петровна и Николай Гаврилович обнаружили под дверью своей квартиры орущего Марсика и, как потерпевшие поражение, а в глубине души восхищённые его возможностями ориентироваться, впустили героя домой.

Два дня Марсик отходил от личных впечатлений по освоению местности, на третий начал мстить: разодрал оконные занавески, столкнул с подоконника горшки с любимой геранью Татьяны Петровны. Об амбре в квартире говорить не приходится: у Марсика, видимо, развилось недержание мочи. В довершение своих подвигов он запрыгнул на голову к Татьяне Петровне, когда она пришла с работы, и изобразил рысь. Бедная женщина упала в обморок.



Вечером, хлюпая носом, прижавшись к мужу, Татьяна Петровна причитала:

– Не могу я больше, Ко-леч-ка-а-а!

– Танюша, он же такой молодец, смотри, откуда вернулся. Наши мужики сегодня после разбора полётов восхищались. Вася Шевченко сказал: «Редкий кот!»

– Нет, Колечка-а-а, или он, или я, как хочешь, завези! У нас с ним полная идиосинкразия!

– Чего, чего?!

– Несовместимость! Полная!

– Фу-ты, ну-ты! Чего он тебя так невзлюбил? Хорошая ты у меня женщина.