– Ююль, – раздалось за калиткой.

Это Люська, конечно, ей-то бабушка ничего не поручила.

– Люсь, – крикнула я, – заходи давай.

– Ой, колбаска, – облизнулась Люська. Пока бабушка не видела, мы схомячили по целому кругу колбасы. А потом я вздохнула:

– Смотри, сколько всего резать. Давай вместе?

– Ой, Юль, я ж на минутку всего забежала, бабушка велела спросить, во сколько приходить?

– Бааа? – проорала я. – Во сколько Люськиным приходить?

Бабушка недовольно зашла в дачку:

– Чего орёшь, как полоумная, на весь Королёв слышно. К семи, Люсь, приходите, – кивнула она Люське.

Люська стащила ещё кусочек колбасы,

– Люсенька, по колбаске соскучилась? – всплеснула руками бабушка, – Бери больше, – и протянула Люське ещё один целый круг.

Я тоже протянула руку взять ещё.

– А ты вчера много съела, оставь на салат, – цыкнула на меня бабушка. Люська сползла с табуретки и ушла к себе, откусывая на ходу колбасу.

Вредина.

Вечером к нам пришли бабушка и дедушка Люськи, бабушка Ирки и Пашки, бабушка Глеба и ещё несколько ненастоящих бабушек и дедушек, потому что полезных для меня внуков у них не было.

Мой нарезанный оливье водрузили в центр, рядом обдавала гостей паром свежесваренная картошечка. Из напитков поставили водку, её тоже родители на выходных привезли.

Я сидела между Люськой и её бабушкой. Кроме Люськи, никого из детей в этот вечер у нас не было: Ирка с Пашкой уехали на несколько дней домой, Глеб вообще ещё не приезжал этим летом, а Алёнка с сестрой как раз на этой неделе гостили у другой бабушки. Кого ещё я забыла? Катя ещё, которая Люськина сестра. Но она вообще приезжала редко и в наших посиделках никогда не участвовала.

А мы с Люськой любили «греть уши». Это моя бабушка так говорила: «Ну-ка, брысь своими делами заниматься, нечего уши греть». Или «чего уши греете, любопытной Варваре на базаре нос оторвали».

Мы знали всё и про уши, и про Варвару, но послушать взрослые разговоры было страсть как охота, даже не знаю, почему. Взрослые иногда забывали, что мы тут рядом сидим, и начинали обсуждать, кто с кем гуляет, да у кого скоро свадьба, кто живёт хорошо, а кто плохо. Вот тут вставишь свою умную мысль, не стерпевши, и тут же про тебя вспоминают, и тогда наступает тот самый «брысь, хватит уши греть».

Но сегодня разговоры лились про цены, про магазинчики в соседнем посёлке, где на этой неделе и сахар можно было купить, и свежие сосиски. Поэтому выгонять нас из-за стола взрослые не торопились. Потом про медведок заговорили, у кого на огороде такая напасть водится, а к кому и не заглядывает. Впрочем, от медведок почти все страдали – то огурцы подъест, то помидоры. Медведка – это такая страсть, из-за которой я боялась руками в земле копаться. Один раз она прямо передо мной выползла, визгу было на весь Королёв, как бабушка потом сказала. Но я никого не знаю, кто бы этих медведок не боялся. Её ж даже не раздавишь, такая здоровенная и живучая.

– А я тогда её лопатой треснула, – рассказывала как раз бабушка, – напополам. Так эти половинки в разные стороны разбежались и в землю закопались, вот какая она. Нипочём не убьёшь. Мы и ловушки на неё с керосином ставим, только редко попадаются.

Дедушки медведок не обсуждали. Они про грибной сезон спор затеяли, были в том году опята или нет. У одних выходит, что этих опят девать было некуда, а другие и корзинки за все лето не набрали. А грибы-то на сухую не обсуждаются. Так незаметно полбутылки водки они и уговорили. Тут Люськина бабушка дедушку в бок толкнула:

– Коля, ты с водкой заканчивай! – И строго так на него посмотрела.

– Маша, ты не учи меня, когда с ней заканчивать. – И, назло тёте Маше, хлебнул ещё полрюмки. Она смотрела прямо-таки волком. Но дедушку так просто было не унять.