Свекровь сочувственно улыбалась и только руками разводила:

– Я бы и рада помочь, да меня саму приютили.

С жильём выходила какая-то заминка. Организация, что снесла барак и собиралась на том месте строить, отказалась от этого проекта, и пока было неизвестно, кому его передадут. Переселение повисло в воздухе.

– Пап, смотри, у нас конфеты! В коробке! – суетился Саша возле лежащего на диване отца, – мама сказала, завтра откроем, пойду в холодильник уберу, чтобы не растаяли.

– Ну, надо же. Кто это тебя пожалел? – с кривой ухмылкой процедил мужчина, когда Саша убежал.

– Ученики подарили, – тихо ответила Юля и вышла вслед за сыном.

Находиться рядом с мужем, выслушивать его издёвки и злобные упрёки было невыносимо тяжело. Юля не понимала, как себя вести, чтобы ненароком не вызвать приступ гнева. Все её попытки окружить мужа заботой, вниманием, сочувствием тонули, сталкиваясь с его обвинениями: «Это всё из-за тебя. Ты нас всех на дно опустила своим расточительством и безответственностью. Ты одни несчастья приносишь».

Сначала Юле хотелось кричать, что это неправда, что она всегда старалась угодить ему, что это он виноват в том, что они так живут. Но при Саше не могла. Ребёнок не должен присутствовать при ссорах, нельзя высказывать неуважение в отношении отца и подрывать его авторитет.

Как-то раз, когда она ещё не работала, а сын был в школе, попыталась серьёзно поговорить с супругом. Его перекосило от ярости и, сжав кулаки, он двинулся на посеревшую от страха жену:

– Дура! Ты ничего не соображаешь!.. – посыпались обвинения, затем Роман больно схватил жену за плечи, встряхнул, и глядя с ненавистью, процедил ей в лицо, – Это не ты семью обеспечивала! Это не тебя уволили!

***

Юля забеременела сразу после свадьбы. Любые запахи вызывали у неё раздражение и тошноту. Молодая женщина подурнела – нос распух, лицо стало отёчным, длинные ногти поломались и расслоились, и их пришлось обрезать. В движениях появилась неуклюжесть.

Рома изредка подкалывал жену по поводу внешности, говоря, что она стала похожа на раздувшуюся улитку, но в целом сочувствовал. Он даже быт частично взял на себя. Готовил, мыл посуду. Единственное, чего он отказывался делать – это стирать.

– Юленька, ты уж прости меня, ну никак не умею. А в стирку ходить…ну, не будешь же по две вещи носить, а копить… так прачечная далеко – ты одна не донесёшь, а мне днём, сама знаешь, некогда, и не стоит оно тех денег. Давай я тебе воду в тазике менять буду и отжимать, а остальное – ты сама.

Юленька, подавляя раздражение, прощала и старалась с благодарностью принимать любую помощь. Шум и суета за дверью, теснота комнатушки и отсутствие бытовых удобств радости и покоя не добавляли.

Женщина мужественно переносила токсикоз и негативные эмоции, считая их временным явлением, которое не должно повлиять на семейные взаимоотношения и любовь.

Юля много читала. Она увлеклась эзотерикой и пыталась постичь связанность всего сущего, понять отражение этой зависимости в знаках, видимых человеку.

Художественный, творческий ум рисовал взаимосвязь образами, которые она, когда позволяло самочувствие, перекладывала на бумагу. Рисунки получались экспрессивными, будоражащими, запутанными и притягивающими внимание.

Ей удалось принять участие в региональной выставке молодых талантов. Рома восхитился успехом жены и строил планы, связанные с продажей картин, чего пока не происходило. Никто, почему-то, не выстраивался в очередь за Юленькиными работами.

– Не каждому дано понять такое, – утешал себя и супругу Рома, – но раз ты нарисовала, значит есть тот, для кого. Мы подождём.