Затем её же предложили в третий раз, и снова он не взял.

И всякий раз, как отклонял её, толпа орала и рукоплескала,

бросала вверх свои вспотевшие ночные колпаки,

и издавала этакий объём зловонного дыханья, оттого

что Цезарь отказался от короны, что сам Цезарь чуть

не задохнулся, ведь он покачнулся и упал.

А я не смел смеяться, опасаясь рот раскрыть,

чтоб не вдохнуть дурного воздуха.

КАССИЙ

Постой, прошу. Что, Цезарь в обморок упал?

КАСКА

На рыночной он площади упал, и пена изо рта его пошла,

и дар он речи потерял.

БРУТ

Весьма похоже это на него, ведь у него падучая болезнь.

КАССИЙ

У Цезаря – не это. Ты и я,

И Каска, мы рабы падучей хвори.

КАСКА

Не знаю, что имеешь ты в виду, но я уверен,

что Цезарь там упал. Коль эти оборванцы

не хлопали ему и не свистели, как актёру

в театре, с одобреньем иль с неодобреньем,

то человек я не правдивый.

БРУТ

Что он сказал, когда пришёл в себя?

КАСКА

Представь – правдивее, чем до паденья. Когда он понял, что

толпа обрадовалась, что он отказался от короны, то

рванул с себя камзол и предложил им перерезать ему горло.

Будь человеком дела я, на слове бы поймал его,

вот, провалиться в ад мне к негодяям. Но… тут он упал.

Когда же он очнулся, то сказал, что если что-то он не так

сказал иль сделал, то сторонников своих он просит это

на счёт его болезни отнести. Три иль четыре девки там,

где я стоял, завыли: «О, увы, благое сердце!» – и простили

его от всей души: но что с них взять, зарежь их матерей

сам Цезарь, то прощали бы не меньше.

БРУТ

Он после этого ушёл такой печальный?

КАСКА

Да.

КАССИЙ

А Цицерон сказал ли что-нибудь?

КАСКА

Да, он сказал… по-гречески.

КАССИЙ

С каким-то результатом?

КАСКА

Нет, если сообщу такое, больше никогда вам не смогу

в лицо смотреть: но те, кто понимали,

друг другу улыбались и качали головами, для меня же

всё это было… греческим. Я мог бы рассказать

другие новости: Марулл и Флавий за срывание регалий

со статуй Цезаряприговорены к молчанью.

Прощайте. Было больше глупостей, но всех не помню.

КАССИЙ

Со мной поужинаешь вечером сегодня, Каска?

КАСКА

Нет, я уже пообещал.

КАССИЙ

Так, завтра отобедаешь со мной?

КАСКА

Да, если буду жив, а ты не передумаешь, а твой обед

того достоин будет, чтобы съесть.

КАССИЙ

Добро: я буду ждать тебя.

КАСКА

Да, жди. Прощайте оба.

КАСКА уходит

БРУТ

Каким же грубым стал у парня нрав!

А в школе был такой живой характер.

КАССИЙ

Таким себя являет и сейчас

В любом отважном и достойном деле,

Как бы ни притворялся грубым он.

А грубость – для его ума приправа —

Даёт переварить его слова

Мужскому вкусу с бо́льшим аппетитом.

БРУТ

Да, это так. Пойду, на этот раз.

Со мной поговорить захочешь завтра,

Приду к тебе, а коль желанье есть,

То приходи ко мне домой, ждать буду.

КАССИЙ

Приду. Пока обдумывай сей мир.

БРУТ уходит

Брут, благороден ты, но всё ж, я вижу,

Что можно отклонить и твой металл

От форм его. Поэтому так важно,

Чтоб вместе были честные умы.

Ведь кто же устоит перед соблазном?

Я Цезарю нелюб, но Брут – любим:

Будь Брутом я сейчас, а он будь Кассий,

Меня не убедил бы. Нынче в ночь

Заброшу Бруту в окна, в разных текстах,

Как будто бы, от нескольких людей,

Я письма, все с уклоном к лучшим мненьям,

Что Рим о нём имеет, намекнув

На властолюбье Цезаря искусно.

Тогда, хоть Цезарь сядь ещё прочней,

Его стряхнём, иль ждать нам худших дней.

Уходит

Гром и молния. Входят с противоположных сторон КАСКА с обнажённым мечом и ЦИЦЕРОН

ЦИЦЕРОН

Привет. Провёл ли Цезаря домой?

Что запыхался, Каска? Что так смотришь?

КАСКА

А ты не тронут, если вся земля

Дрожит, как зыбь? О, Цицерон! Я видел,

Как в ураган треклятые ветра

Сплетённые дубравы раздирали,

Как дыбился великий океан,

Стремя себя возвысить к грозным тучам: