Но он был старшим офицером, он был мужчиной, и ему нельзя было плакать. Поэтому полковник Бестужев просто стоял рядом с дочерью и всматривался в исчезающий на глазах русский берег, ощущая лишь безграничную пустоту и отчаяние.

– Мама… мамочка… мамуля… – всхлипывала Диана. – Почему я… никогда… не увижу тебя…

Полковник сделал над собой усилие и обнял дочь натруженными и до сих пор пахнущими порохом руками. Еще вчера он сражался на последних баррикадах, возведенных на подступах к Севастополю. А сегодня их уже, наверное, разобрали и сожгли.

– Мама умерла, Диана. – Голос Бестужева дрожал. – Господь прибрал ее. Больше мы ее никогда не увидим – ни ты, ни я…

Его слова заставили Диану разрыдаться еще горше. Бестужев нахмурился. Да, вот такой конец карьеры, конец жизненного пути. Не думал он, что все так сложится… Однако все произошло именно так. И теперь ему оставалось либо принять эту новую ужасающую реальность, либо сойти с ума.


Через час Крым совершенно исчез из виду, корабли изменили курс, сменился и ветер, и теперь копоть от сотен труб огромной флотилии во главе с дредноутом «Генерал Алексеев», бывшим «Императором Александром III», неумолимо оседала на мокром от слез лице Дианы Бестужевой. Отец посмотрел на измазанное черной сажей лицо дочери, решительно привлек к себе и вытер ее слезы платком, который мгновенно почернел.

– Не плачь, – тихо сказал он. – Маму не вернуть. Остается только молиться…

Он огляделся. Бесконечная цепь кораблей терялась за горизонтом. Они шли в кильватере друг у друга, а где-то в самом конце должен был находиться французский крейсер «Вальдек-Руссо», уходивший последним вместе со штабом генерала Петра Николаевича Врангеля и обеспечивавший безопасность всей эвакуации. Французы полагали, что, завидев развевающийся на мачте французский триколор, на них никто не осмелится напасть.

Это была огромная, невероятная сила – 126 судов, на которые были погружены около 150 тысяч человек. Достаточно, чтобы переломить исход почти любой из битв Первой мировой войны.

Насколько же могущественной должна была быть та сила, которая победила эту невероятную силу и выгнала ее из России…

Полковник закрыл глаза. «Теперь осталось ответить лишь на один вопрос – когда все это началось? То, что и привело в итоге к этому. Ведь никто же не хотел такого. Боюсь, однако, что сейчас уже никто не ответит на этот вопрос. Не сможет. Или – хуже того – побоится», – пронеслось у него в голове.


Диана почти год прожила в Константинополе, но этот колоритный восточный город, форпост османов на пороге Европы, бывшая столица Византийской империи, почти не оставил следа в ее душе. Диана занималась в русской школе, которую с грехом пополам, в основном на пожертвования самих родителей, организовали русские эмигранты, и много читала – те редкие русские книги, которые ей попадались. Это были и рассказы Чехова, и одна повесть Тургенева, и рассказы Дорошевича, и стихи Пушкина и Лермонтова. Ходить на базар она не любила, шумная толпа продавцов и покупателей ее пугала, и покупками занимался отец или его знакомые, с которыми они приобретали продукты в складчину.

Некоторое время отец носился с идеей переезда в Бизерту, куда ушли корабли русской эскадры под командованием вице-адмирала Михаила Кедрова, до этого благополучно выведенные из Крыма, но потом охладел к ней. Было очевидно, что внятных перспектив у Белого движения, а значит, и у военной службы практически нет. Или нужно быть очень буйным фантазером и оптимистом, чтобы разглядеть их. И он стал все чаще задумываться о переезде в Европу, об окончательном уходе с военной службы и подыскивал себе уже сугубо мирную профессию.