– Гондон! – закричал Васька.

– Извини, не успел одеть, – свистело из груди Федора.

– Да пошел ты, знаешь куда?!

Василий застонал, стряхнул Иванова, вскочил на ноги.

– Стой, Васька! – Федор схватил его за штаны.

– Что, блин? – остервенело, заорал Сидоров.

– Стой, говорю. Ты чё, не понял ничего? За кем мы, как два барана, гонимся? За нечистой силой…

Тут послышалось:

– Только никому не говорите…

Иванов резко повернул голову, а Сидоров дернулся как девица, которая испортила воздух в приличной компании.

Рядом, прислонившись к дереву, сидел рыжий дяденька, жевал травинку и говорил:

– Иванов не выстрелит, а у Васьки ружье сломано, – он поднял указательный палец, пригрозив, – если кому-нибудь расскажете, остаток дней проведете в психушке, а может еще и дико изнасилую…обоих…или обеих. Как правильно?

Рыжий убрался неожиданно. Сидорова сразу как-то затрясло. Он крикнул «ай!», резко отскочил в сторону, в прыжке снимая штаны…

Друзья долго шагали молча, потом Сидоров вымолвил:

– Нет, это не возможно.

Он снова отошел за деревья.

– Возможно, судя по тому, что я слышу, – отозвался Иванов.

А сам думал: «Если б я был один, то наверняка бы решил, что сошел с ума. Но, глядя на жопу Василия, которая подтверждает обратное, нужно успокоиться. Дед всегда говорил: «посмейся при случае» … И посмейся над случаем».

Выполз Сидоров. Тоскливо посмотрел на Федора, спросил, как всегда не теряя чувства юмора:

– Как думаешь, я не нарушил природный баланс Алтайского края?

Через какое-то время Василий снова отходил в сторону, а Иванов замечал:

– Слабоват, слабоват…

– Как хорошо у нас в горах! – сконфуженно говорил Сидоров, застегивая ремень.

– Да, у нас есть где спрятаться, – задумчиво отвечал Федор, оглядывая горы.

И только теперь, повернувшись к другу, спросил:

– Что это было, Вася?

– Это была фигня, Федя! Самая настоящая…и, чует моя задница, это только начало.

– Я верю твоей заднице, – Иванов тряхнул ружьем, – и мне кажется, это чертило тебе клизму устроило. Пошли, пророк…

Спустя несколько часов, они сделали привал.

– Вася, я даже в Афгане не спрашивал у тебя… как ты думаешь, бог есть? Он охраняет нас?

Сидоров шмыгнул носом, посмотрел на друга и к вопросу отнесся серьезно:

– Думаю, он охраняет в целом, – Василий как бы погладил руками земной шар, – а не каждого дурака в отдельности…

Обратный путь они проделали быстрее. Неслись, не снижая темпа, как гончие. Один раз задержались, когда Василий раздраженно выхватил ружье у Федора и подстрелил зайца, проговорив:

– На случай, если Ада спросит, какого хрена я делал в горах?

(Знаете, как бывает. Сцепляет что-то мужиков в дружбу, и на всю жизнь. Один дополняет другого. Иванов был мудрее, спокойнее. И Василий по-своему красив. Иванов был белой костью, как говорили на Руси о таких. Василий – вольница, иногда неудержимая, но не безрассудная. Оба ненавидели крысятничетво, жлобство, предателей.

А ещё, Василий с сомнением относился к эпикурейской дружбе, о которой ему прочитала Жена: никогда не проси о бесчестном поступке и не делай, если попросят.

Василий знал, что если кто-то будет угрожать Федору смертью, то Василий отплатит сполна такому существу).

И поздно ночью ввалились домой к Сидорову в состоянии…с чем же это можно сравнить?

Разве что, когда замерзший, голодный, уставший вползаешь в избушку, а там с тебя снимают зимние лохмотья, сажают к столу, прихлопывая по спине: «Давай, давай. Сейчас все будет».

И наливают первую стопку водки или самогона. И скользит по столу продолговатое блюдо, на котором не может быть ничего, кроме неизвестно где выловленной селёдочки, залитой подсолнечным маслом, покрытой кружочками репчатого лука, а вокруг молодая картошечка, посыпанная укропом и кинзой.