Беряев. Но она же понимала, на что идет.

Антон. Она с ним переспала, а потом родила. Он ее наставник, она его ученица – преклонение перед его мастерством, наедине с ним долгое пребывание… обучение искусству куклами управлять – процесс кропотливый и очень личный. Тут не в аудитории выступать, а близко стоять, прижиматься… она еще девчонка и девчонка поплывшая, но он-то? Мог бы и позаботиться, чтобы секс безопасным был.

Беряев. Ты бы тогда не родился.

Антон. А мне от того, что я родился, восторг что ли нескончаемый?

Беряев. Ты живешь, а это…

Антон. И ты живешь. У малознакомого парня на птичьих правах ютишься. А приехал ты ко мне откуда?

Беряев. Из больницы.

Антон. Лежал сутки, вторые, третьи… и никто тебя не хватился! Мне-то отец каждые пару дней звонит, интересуясь, что у меня.

Беряев. А ты его ненавидишь.

Антон. Мне двадцать один год. А моему отцу восемьдесят два! Что-то комментировать надо?

Беряев. Такого старенького папу тебе бы не проклинать, а беречь. Здоровье у него, наверно, на исходе.

Антон. Помирать он пока не собирается. Не свежачок, но и не скрюченная немощь. Знаешь, что его больше всего поддерживает?

Беряев. Лекарства?

Антон. Оптимизм! В нем буквально купается, а мне ни капли не передал. Всякой мелочовки мне от него вдоволь, одних трусов на целую команду, а оптимизм в распоряжение не предоставил.

Беряев. Каких трусов?

Антон. Футбольных. Сам в них хожу, тебе для переодевания дал и еще с десяток в шкафу сложено. Он как-то ко мне наведался, а я с мальчишками в футбол во дворе гоняю. В дворовых баталиях славой я себя не покрыл, но поигрывал с настроением. Где оно, то настроение… отец увидел, что мы играем, и когда подошел, заявление сделал. В футбол играют в форме, а вы кто в чем, но я вас, ребята, со дня на день экипирую. И правда, форму он нам довольно скоро принес. И той формой меня абсолютным посмешищем выставил. Трусы-то ничего, а на майках целующаяся парочка в одеждах средневековых. Принц Флориан и прекрасная Банцефория! Моя четырнадцатилетняя компания настолько меня засмеяла, что я во двор и носа не высовывал. Ох, и благодарил я отца, ох, и вырывалось у меня в его адрес… комплект формы он в своем театре спер. Их футбольная команда в первенстве московских театров участвовала.

Беряев. А Флориан и Банцефория кто?

Антон. Действующие лица кукольной постановки, которую в числе первых развитые иностранцы на отсталую Русь привезли. В царствование Анны Иоанновны вроде бы. С подобных Флориана и Банцефории наша учеба и началась. Подучились и в мировые кукольные сверхдержавы выбились. Так или не так, у отца поинтересуюсь.

Беряев. А форму он стащил, что думая? Что пойманным он не будет? Команда приготовилась на матч ехать, а форму пропала. Кто взял?

Антон. Мой отец.

Беряев. Ему вопрос, и он признание? Надеясь, что за признание и многолетний стаж кражу ему спустят?

Антон. Он полагал, что форму он унесет незаметно, но свидетель, как всегда, был, и на собрании труппы отец не отпирался. Говорил, что футбольная форма пустяк, изготовление новой я профинансирую… отца выслушали и сказали, что уволят.

Беряев. Заслуженного ветерана кукольного цеха из-за паршивых трусов и маек…

Антон. Если у работника старческий маразм, зачем им его держать? В спектаклях стал все путать, майки с трусами ворует – зачем он им, такой. Со скандалом, но из театра его убрали.

Беряев. Ну и пропади они с их театром. Пошел бы и в другой театр устроился.

Антон. У тебя очаровательное чувство юмора.

Беряев. А что я смешного сказал?

Антон. На день увольнения ему почти семьдесят пять было. Умственно и физически обессилевший старик с репутацией вора. Сколько ни рыпайся, а карьере, увы, финиш.