– Ты, Паша, того… Не перегибаешь? По инструкции то, – предположил генерал, скосившись.

Но кожаный только коротко хохотнул и хлопнул Петра по пузу, выпирающему вперед исследовательским отчетом. – Да, товарищ, с трех пилюль не просраться. Поди конины нажрался. – И перекинув лицо на строгое, приказал. – Язык за зубы заложи. Пока свободен.

На винтящихся, как табурет пианино, ногах Петя прошел по штрихпунктирной линии, начерченной меловым взглядом дежурного у дверей, и уже за ними, чуть поодаль, без сил присел на смотровую кушетку. За стеной приливами трепетали голоса.

– Ну что, дорогой недешевый Вы наш профессор, будем беседовать, или сразу протокольчик составим? – произнес ласковый голос кожаного Павла. – Кстати, клиничка эта родной мэрии так обходится – что пяток крепких с нюхом ребят держать запросто можно.

– Знаете ли, и не смею догадываться, чем обязан визиту, – ворчливо возразил доктор. – Расходы у нас все убавлены совсем.

– Павлуша, дай-ка я – рекогносцировочку и ориентировочку, на местной медицинской местности. Он то, по виду и по халату, и вправду ни ухом, ни рылом, – вступился генеральски одетый.

– Да, родной целиком Вы наш профессор. Скучно у Вас, дыры, крысы заразные, стекла насквозь, лекарствами веет, моргом пованивает.

– Морг у нас образцово укомплектован, – скучно обиделся светило.

– Вот именно, славный делами ты наш специалист. А давай-ка мы тебе с дюжину крепких санитаров подсобим, чтоб чужие не лезли, ни ухом, ни рылом, чтоб никакая такая, видите ли, птица ночью до середины клиники не допорхнула, а?

– Откуда ж, Паш, из запасной роты? Так там же одни запевалы. Бойцов нема, – вставил ненужно конкретное генеральский голос.

– Нам посторонних в клинике не положено, – возразил упрямый врач.

– А какие положены? Вспоминайте, вспоминайте с полным напряжением интеллектуального коэффициента. Может какие такие мелькали шкодливые, может хроменький с битыми стеклами затесался, может кто из больных знает второй неположенный иностранный? Лицо с высшим социальным новообразованием, астроном-телескопоман, планетарный доцент. Всех их давайте мне сюда, на мой острый карандашик. А, может, профессор – не дай бог какой вдруг и химик? – остро поинтересовался кожаный голос. – Ну, такой вполне дурень с ретортой или вредной примесью. А вдруг что расплещет среди страждущих? Или обожженный пятнами увлечения, или с чужеродным газовым запахом изо рта. Чего не бывает, – заскучал кожаный.

Встрял генеральский голос:

– Ориентировка то у нас слабая, Паша. Надо дивизию поднимать.

– Да-да, – как бы задумался Паша. – Посторонних им тут не положено, а мы положим, ох положим!

– Наши санитары учились в училищах по медицине. Многое могут, – тихо сказал профессор. – Их менять нельзя. Все равно сами уйдут.

– И наши многое умеют, – тихо подтвердил кожаный и добавил властно. – Но в соответствии с законом. Савельев! – вдруг заорал он диким голосом. – На опознание!

За стеклянной стенкой поднялся скрежет и шум. Петя подтащился к глазку, выцарапанному любознательным больным в крашеном стекле, и увидел картину.

Кожаный сдвинул три стула, на левый усадил Савельева, на правый указал генералу, который тот и занял, предварительно отдав честь и прочеканив шаг, а на центральный стул хитрый Павел осторожным движением установил вытащенную им из-за пазухи картонку с фотографическим портретом. Чертежник отшатнулся, фотография была как две капли воды похожа на нервного издерганного прохожего, маслом которого вместо куклы играла больная дочь.

– Ну те-с, батенька, гражданин Митрофанов, – с профессорским видом, заломив назад руки, прошагал мимо шеренги опознаваемых руководитель осмотра. – Кто из представленных лиц Вам знаком? И когда последний раз с ними встречались?