Сашка всё-таки выиграл кусок мыла, нюхали его с Мишкой по очереди.

– Жене не отдам, с собой возьму, там на что-нибудь обменяю, там сейчас барахла!..

«Понёс!» – Валерка нахмурился.

Заглянул Мишкин сосед по гаражу, Артёмыч. Весёлый предпенсионный дядька.

– Привет, мародёры! Ещё не уехали?

«И этот туда же!» – со всей силы пхнул железную дверь ногой, прежде чем захлопнуться, дверь глухо тумкнула по соседскому лбу.

– Ты что, Валер? – Мишка прислушался к задверью: жив ли?

– Да пошёл он!..

– Не обращал бы ты на них внимания, – Сашка отложил мыло, – вот я…

Валерка почувствовал, что ещё слово – и заедет приятелю в ухо. Может, из-за этого барахольщика и ко всем приклеили. Завидно – ехали бы сами, так нет же никого.

Молчали, пока не разберёт – какой уж разговор. Мишка крутил ручку приёмника, Сашка принялся за селёдочную голову.

«Что за народ? Только приоткроешься чистым краешком – сразу его дерьмом измазать! В дураки записали – это ещё хорошо, теперь – в мародёры. Он, Валерка – мародёр?! Пойти, отвернуть башку этому Артёмычу…» – но вместо ярости, которая, бывало, заполняла грудь при таких мыслях, почувствовал, что жалеет бедного соседа. Не за то ведь, что уже по лбу получил, это заживёт… А за что? Как ни всматривался в себя, разобрать не смог, к тому же «Анапа» докатилась и замутила то место, которое в человеке соображает.

– Плесни, что ли…

Сашка оторвался от селёдки, вытер об газету руки и разлил по две трети стакана.

«Ведь не жадный, денег вот на дорогу даёт, да и всегда давал. Ну, балабол, зубоскальством от людей закрывается… Ведь не клад же он едет искать? Ну и что – мыло? А зачем он едет? Вот интересно – зачем?»

Выдохнули. Выпили. Крякнули. Закусили.

«Вот – интересно»,

– Саш, а скажи: зачем ты едешь?

Сашка посмотрел так, что с благодарностью подумалось о своей аллергии – не видно, как краснеет.

– Клад искать.

Мишка, наконец, поймал: «…Автопоезд с продовольствием и одеждой… самолёт с медикаментами… благотворительный концерт…»

– А ты, Миш?

– Честно?

– Нет, соври… как жене про машину. Я же знаю, что в профкоме ничего не обещали.

– Не обещали, но при прочих равных учтут.

– Прочих равных не переровнеешь, у них своя шеренга, ты не юли.

Мишка налил по полстакана, не дожидаясь, выпил.

– Честно? – глаза его блеснули и быстро погасли.

– Ну? Ну!

– Да ни за чем… Мир посмотреть. Не было счастья, да, видишь, несчастье помогает. В мирной жизни разве куда выберешься?

Валерка махнул рукой – ничего от них не добьёшься, вышел из гаража. У Артёмыча половина лба была уже синяя и начал затекать глаз.

– Слышь, ты уж извини, Артёмыч… пойдём выпьем.

– Да ничего, – улыбнулся, но уже не так весело, как в дверном проёме. Отложил работу, – давай моей… некрепкая, для семьи, но и не магазин.

Самогонка и вправду была слабовата. Подслащённая каким-то сиропом, чуть больше полбутылки.

– У меня племянник из Афгана приехал, вот – нагнали, – капнул сладкой дряни на ладонь, наклонил голову, смочил синяк.

– Злой?

– Не, грустный… Сидит дома, как на гауптвахте. Пришёл к нему вчера… вот с этой, – кивнул на бутылку, – думал, поговорим. Выпили по стопке, он к стенке отвернулся и уснул. Весь разговор. Нинка, сеструха, и то ему, и это… нет! «Спокойной ночи» посмотрит – и спать.

– А он целый?

– Нинка говорит – целый.

Допили. Артёмыч слил с обоих стаканов остатки и опять смочил лоб.

– Холоду надо. Спиртом только греешь.

– Да чёрт его знает, что ему надо. А ты где служил?

– Ракеты в степи караулил. От байбаков.

– Понятно… А у меня дядька Ташкент ездил от землетрясения восстанавливать, у них всё СМУ, кто был холостой, командировали. Полгода за палаткой пьяный пролежал, если не врёт. Я, говорит, его не разрушал, я и строить не буду. Там тепло было… Во сколько едете?