Долил себе и ей чая, сел, отпил, выпил водки, закурил, и от нечего делать продолжил:

– Не думаю, что тебе совсем неинтересно: у меня бабушка была сельский труженик, (царство ей небесное), мать – инженер, отец – офицер. Мы – да, не дети дипломатов, – я с Караганды. А вот отец жены, между прочим, жил, когда-то на Невском. Но даже если бы он не был Ленинградским детдомовцем, спрашивать, можно ли мне сюда припереться, плясать под дудку каждого местного – не стану.

– Мне тоже про родственников рассказывать? – Ещё выпей. За дедушку. С Невского.

– Чё ты меня…– Я поставил бутылку. – Пойду сковородку вымою, ну тебя…

Говорить нам было не о чем, и вроде как, и не зачем. Время шло. Читал газету, курил, пил чай с водкой.

– Как-то ты пьёшь не по-русски, цедишь, цедишь – заметила Лена, – не по-людски.

– Тебе налить по-людски?

– Будто коньяк прям, или как виски американцы… За час двести грамм не выпил…

Я посмотрел на бутылку.

– Куда торопиться? Стаканами какой кайф?

– Обычно водку не тянут. Не коктейль.

– Ага, тут есть один такой, – Рома, давай, говорит, на сон грядущий… Ну я, – давай. Чай заварил… Он разлил по бокалам, дёрнул и – «давай», говорит, спать пойду… Спрашиваю: а чё ты приходил то, так не уснёшь что ли? Он: почему не усну – завтра в семь вставать…. А пил зачем? «На сон грядущий». Ну и ложился бы, чё ты? Я, говорит, к тебе как к человеку, познакомиться… Хорошо, тогда, я теперь ставлю, – предлагаю. Не – отказывается, – завтра – на работу. Я так и не понял ни чего… В школе так пили: бутылку водки и булку хлеба. И чтоб со стаканов непременно. Или с горла. Без закуски, – «по-мужски». Это, кстати, не плохая водка, хоть и дешёвая. Лызганёте, девушка?

– Че-его?!

– Откушать не изволите?

Свое возмущение, Лена, сознательно, чётко отбила паузами:

– Нет. Ни кушать, ни лызгать. Не стану. Ты понял?

– Ага, конечно. – Будешь рюмку, Лен?

Встал, достал из шкафчика ещё одну стеклянную рюмку с тремя оранжевыми полосками, вытер её от пыли полотенцем, поставил на другой край стола.

Успел пригнуться. Рюмка разлетелась о стену у двери.

…– Вот это, я и имел в виду, – осторожно нашёлся я, – будешь, рюмку, Лена, кидать, – ещё четыре есть…

Двумя пальцами поставил перед ней, зачем то, ещё одну. Вытирать не буду.

Второй раз увернулся чудом, хорошо бросает гандболистка, – ещё один сочный хлопок об обои.

Я уже ожидал чего угодно; что она кинется на меня, заматеритья, заистерит, успел даже заметить по такому поводу; – Всё у нас как у людей, – как она беззвучно вскочила и рванула к двери…

В этих Колькиных «ластах», без задников. Куда ж…Как она сильно упала… Замешкалась и заплакала быстро.

Мне стало жаль её. Ёрничать, конечно, мне надо меньше.

– Лена… Всё, прости…

Я взял её и посадил на матрас на полу, к стене, на котором спал.

– Всё Лен, всё, ну куда ты собралась? Не буду больше… Ну чего ты психуешь? Всё, извини.

Она плакала.

– И так… – слышал я, – Не знаю что делать, что ты меня…

– Стой Лена, – прекратил я эти бормотания, – подожди. Откуда кровь?

Вишнёвые капли крови на полу, у неё на платье и на моих руках испугали меня.

– Что это?! – я не понимал.

В ту же секунду она дёрнулась всем телом, как от удара током, – А-А, – громко крикнула, и ещё. Хотела обнять колени и не могла.

Из ставшей страшно бурой пятки, торчал стеклянный с оранжевым осколок.

– Стой! Тихо.

Я потянулся и вынул его. – Всё. Положил тут же, на пол.

Она закрыла глаза. Не пугая её, снял впившуюся стекляшку с бедра, потом с плеча. Это царапины, вот откуда вся кровь. Заставил себя посмотреть на пятку. О господи…

Надо бинт. Полотенце. ****ь.

– Больно, перестань. Что там?