– Вон, мои окна, – сказала актриса, на секунду обернувшись и после указала не пятый этаж хрущевки.

Троллейбус стоял, мелкий снег залетал в открытые двери, актриса шла к дому, а Ваня смотрел на окна, на которые она ему указала. Ваня живо себе представлял, как там, за розовой занавеской, сидит несчастный детский писатель и пишет детскую книжку. Например, про белочку. Пишет, высунув кончик языка от усердия, и ничего про свою жену не знает.

А потом вернулся водитель и перед тем как двери закрылись в троллейбус вошли контролеры. Ваня тут же вспомнил, что у него нет билета. Контролеры словно бы знали об этом. Набросились на него, начали требовать штраф и пугать. Ваня опоздал бы на метро, не отдай он им последние деньги.

2.

Прошло двадцать лет. Дочка сообщила Ване, что собирается стать актрисой.

– Ни в коем случае, – ответил Ваня.

Васю лишили Интернета на две недели за скверно написанный ЕГЭ по литературе. Сослали на дачу и отобрали айфон.

Его сестра Нина была лишена айфона на неделю за мелкое бытовой хамство. Её привезли на дачу позже.

Злые как собаки подростки сидели на деревянной веранде и ели клубнику из пластикового таза.

Оба смотрели в окно. Листья в нем, при каждом дуновении ветра, показывали на мгновение, свою светлую сторону. Так себе картинка.

– Видел ролик, лягушки смешно орут? – спросила Нина.

– Ты издеваешься?

– Я просто спросила. Давно выложили.

– Не видел, – сказал Вася трагически, на выдохе.

Залаяла собака. Внутри дачи тихо погудел и замолк холодильник. Наступила тишина от которой обоим стало жутко нехорошо. Заныли уши, лишенные наушников. Нина подвинула свой стул к Васе.

– Оксимирон новый трек…

– Не слышал! – взорвался Вася, – Не слышал я ничего! Хватит! Меня! Мучить!…

– Хочешь напою?

– Не надо! Как можно так ненавидеть своих родных детей?! Наверное, он не наш отец! Только чужой человек может так издеваться! Только чужой!!! За что?!…

Во время последнего выкрика Вася издал небольшого петуха, а после заплакал. Горько, искренне, уронив кудрявую голову на крупные руки.

Нина, послушав, как брат всхлипывает и бормочет, принялась гладить его по волосам.

Чуть позже тихим голосом она стала напевать новый хит Оксимирона. Вася её не останавливал.

Перед постом в трапезной жарили знаменитые рыбные котлеты. Одинаковой формы, румяные их складывали на противень. Основную работу выполняла матушка Марьяна.

Женщина по прозвищу Англичанка была на подхвате. Готовить она не умела, но картошку чистила хорошо.

Храм был небольшой. Принимали пищу там же, где готовили. Эта комната в пристройке и называлась трапезной.

Англичанка изредка подходила к плите, свысока смотрела на то, что делает матушка Марьяна.

– Что, моя милая? – спрашивала Марьяна.

Но Англичанка не удостаивала её ответом, поправляла очки и, поджав губы, возвращалась на своё место нарезать хлеб.

Храм восстанавливали в основном добровольцы. Работали они неважно, медленно, но очень гордились тем, что делают это ради веры. Добровольцы носили бороды, громко говорили, и обращались друг к другу не иначе, как «отец», и троекратно целовались при встрече.

Одним из добровольцев был Воскобович – бывший студент-философ из Киева. За свою недолгую жизнь он успел побывать сатанистом, буддистом, свидетелем Иеговы, стоиком-любителем и ещё много кем.

Воскобовича привела в церковь сестра. Привела, когда поняла, что у родного брата скоро ум за разум зайдёт. В двадцать пять лет его голова была совершенно седой. Глаза безумными. А то, что творилось в голове, не поддаётся описанию. Всё там смешалось и перепуталось. Простые вещи казались ему невероятно сложными, а сложные – очень простыми.