Ахав взялся левой рукой за рычаг управления такелажем, резко уменьшил парусность и развернул судно боком к ветру. Шхуна замедлила скорость, но штурвал стал яростно вырываться из усталых рук рыбака. Ветер крепчал, подняв высоко над волнами желтые хлопья пены. Первой не выдержала латанная-перелатанная бизань-мачта – под натиском разгулявшегося шторма она вдруг треснула, с грохотом переломилась пополам и обрушилась на палубу. Оставшиеся мачты угрожающе раскачивались, теряя остатки парусов. Обливаясь потом, Ахав пытался удержать судно на нужном курсе, но «Гелла» так и норовила свернуть к островам. «Что же ты, старушка, – шептал старик, чувствуя, что теряет последние силы. – Не подведи, родная, не подведи!..»

И тут ветер стих так же внезапно, как и возник несколько минут назад.

Ахав облегченно вздохнул и, включив автоштурман, на негнущихся ногах вышел из рубки. Опершись спиной о борт, густо облепленный пеной, он горестно оглядел «Геллу», которая превратилась в жалкого инвалида. Бизань-мачта была переломлена пополам, от грот-мачты осталось едва две трети, бом-кливер и кливер напоминали решето. Такой неудачи с ним давно не случалось…Ни о какой охоте на китов и речи уже не могло идти – дай бог, чтобы суденышко вернулось к родным берегам!

Перешагивая через обломки мачт, к нему уже спешили дети. Илия был бледен и растерян, а Ольма еще более посуровела – глаза ее сузились, губы недобро сжались в узкую полоску.

– Отец, нам надо возвращаться! – задыхаясь от волнения, крикнул Илия, не обращая внимания на яростные взгляды сестры. – Разве «Гелла» может идти дальше без парусов?

– Сам знаю, – сквозь зубы ответил Ахав, опустив от стыда голову. – Но на следующей неделе к нам придет сборщик налогов – и чем я буду с ним расплачиваться? Придется отдать «Геллу» в счет долгов, а самому на старости лет подаваться в ловцы губок. Ладно…

– Ничего не ладно! – возмущенно сказала Ольма, с сочувствием глядя на обескураженного отца. – Ты не сможешь жить без шхуны! Лучше я пойду в Замок служанкой или прачкой…

– И не думай об этом! – в бешенстве закричал Ахав и, подскочив к девушке, отвесил ей оплеуху. – Чтобы я больше не слышал от тебя таких слов! Дочь китобоя Ахава – и пошла в шлюхи к пузатым чинушам?

Ольма отшатнулась. ее мокрое от брызг лицо исказилось от обиды и боли. Опомнившись, Ахав понял, какую он сделал глупость. Девушка-то пошла вся в него – сплошной комок гордости и упрямства. Теперь эта обида надолго встанет между ними, никаких извинений Ольма и слушать не захочет…

Илия ласково погладил вздрагивающее плечо сестры, укоризненно глядя на отца. Ахав нередко отвешивал ему затрещины, особенно, когда тот допоздна задерживался в церковной библиотеке – но Ольму до сих пор никто и пальцем не тронул.

Старик вздохнул, отвернулся и, заложив руки за спину, угрюмо пошел на корму. Альбатрос с оглушительным криком вновь пронесся у него над головой. Ахав встрепенулся, поднял голову – и увидел невдалеке от судна кита.

Гигант-одиночка – таких Ахав встречал всего дважды за свою долгую жизнь – плыл в полулиге от шхуны, выбрасывая высоко в небо сразу шесть фонтанов. Горб лоснящейся туши поднимался над волнами словно холм. Широкие плавники мягко ударяли о воду, мощный хвост, оснащенный тремя рядами зазубренных костянистых гребней, оставлял за собой пенистый след.

Мертвой хваткой вцепившись в поручни, Ахав хмуро рассматривал многочисленные шрамы, покрывавшие кожу гиганта. Да, это был секач, кит-бродяга, ветеран, закаленный в бесчисленных схватках – судя по длине и окраске гребней, ему было лет триста, не меньше. Но как же так… патрули Управления не могли пропустить такого исполина! Они подняли бы по тревоге весь рыцарский флот и бросили в этот район, по крайней мере, крейсер или даже линкор. Вместо этого он, Ахав, на старой, полуразбитой посудине, должен дать отпор врагу!